Павел Кольцов - Цикл «Как тесен мир». Книга 4. Встала страна огромная

– Капитулирен, – сказал венгр. – Хорти капут. Гитлер капут.

– Яволь, – согласился Иванов. – Все фашисты капут.

Потом, обильно перемежая жестами коряво произнесенные немецкие и даже румынские слова, капитан объяснил офицеру, что если гонведы сложат в одно место с этой стороны дороги свое оружие, а сами перейдут на другую сторону и тесно расположатся, хоть стоя, хоть сидя, – в них никто стрелять не будет. Телеги с ранеными можно оставить на обочине. Кто хочет, может, конечно, уйти. Гоняться за ними никто сейчас не будет – некогда. Но и жизни им тогда никто не обещает. А в случае выполнения его, капитана Иванова, командира танкового батальона, условий – всем гарантируется жизнь в плену и медицинская помощь раненым. О том, что танк у Иванова здесь в единственном числе – он скромно умолчал, да и офицер его ни о чем таком спросить не догадался.

Венгерский офицер, оказавшийся тоже в звании капитана, с такими условиями согласился и поинтересовался: можно ли будет развести костры? Иванов милостиво разрешил. Гонведы действительно сбросили в несколько больших куч оружие с амуницией и расположились цыганским табором через дорогу от него. Некоторые солдаты, танкисты видели, потихоньку, стараясь не привлекать внимания, поодиночке или группами разошлись в разные стороны. У иных за плечами продолжали висеть винтовки. Препятствовать им сил не было. Ушли – и хрен им под пилотку. Спасибо, что напасть не попробовали. Иванов предупредил офицера, что к танку приближаться ближе, чем на полсотни метров не следует – запросто можно пулеметную очередь получить. Если какой вопрос возникнет – помахать белым флагом и, только в случае разрешения, – подойти.

У танкистов теперь порядок дежурства поменялся: один выглядывал из люка, один мог пройтись по нужде или размять ноги поблизости от машины, а двое в неудобных позах могли перекусить или подремать в середке. Так прошло еще больше часа. Где-то восточнее громыхало, уже не переставая. Туда-сюда длинными стаями тянулись в вышине самолеты, порой, непонятно чьи. Временами пропеллерные птицы устраивали вертикальные и горизонтальные карусели друг за дружкой, пронизывая в разных направлениях огненными трассами синее небо. Кто-то вверху лопался пламенной вспышкой, кто-то выпускал черный шлейф; распускались белые цветки парашютов. Некоторые группы самолетов, издали не рассмотришь, наверное, штурмовики, клевали, снижаясь, наземные цели. После этого снизу, как правило, высоко поднимались клубы густого дыма.

Дежурящий в люке Минько, который ради такого дела получил у Иванова бинокль, рассмотрел на шоссе приближающуюся с востока технику. Ты ба! Родные бронеавтомобили, от покрышек до кончика штыревой антенны знакомые БА-10! Дождались… Пока просыпался разбуженный к радостной встрече экипаж, четыре броневика приблизились и Минько, по-прежнему владеющий биноклем, рассмотрел на башнях не красные звезды, а румынские сине-желто-красные круги, что, в принципе, не удивляло: зря что ли они так старательно готовили к этим бронеавтомобилям союзников? А вот командира принадлежность броневого дозора слегка обеспокоила – он велел запустить мотор и спуститься на шоссе; наводчика отослал на его место, отобрав обратно бинокль, а сам стал в открытом люке на своем сиденье.

Пока они заводились и обустраивались на привычных местах, румыны, остановившись в отдалении, перестроились вместо колонны по одной машине в два ряда по две и внезапно открыли огонь из 45-мм орудий. Бахнули почти залпом. Среди плотно расположившегося табора пленных вспухли, раскидывая вместе с землей людей и какие-то тряпки, четыре разрыва – гонведы вскочили на ноги и метнулись, кто был в состоянии, подальше от дороги, в поле. Тридцатьчетверка, слегка притормаживаемая, чтобы не перекинулась, мехводом, в это время еще лязгала траками по пологому склону вниз, Иванов, едва не вываливающийся на неровностях их открытого люка, спешно, но промахиваясь рукой от тряски, заряжал ракетницу. Румыны, строча из курсовых и спаренных пулеметов по разбегающимся безоружным пленникам, снова двинулись вперед. В стволе танка, на всякий случай, так и оставался осколочный, приготовленный венграм, выстрел.

Иванов наконец-то пустил зеленую ракету в сторону румын и полез в сумку за следующей. Танк выбрался на дорогу, и Гурин увеличил скорость. А румыны, явно должные рассмотреть очертания советской машины, съехавшей с холма и прущей им на встречу, все не прекращали пулеметный огонь.

– Коля, короткую, – рассердился Иванов. – Гена, влепи осколочный метрах в пятидесяти перед союзничками, мать их так. Сбоку от дороги, чтобы на них рикошетом не понесло.

Минько аккуратно навел перекрестье прицела – и справа перед броневиками вскинулась вверх земля, начиненная осколками и подкрашенная толовым дымом. Несколько осколков, уже потерявших силу, предупреждающим горохом шарахнули по противопульной броне. Капитан пустил еще одну ракету и стал размахивать снятым с головы шлемофоном, предусмотрительно не сильно высовываясь за вертикально откинутую крышку люка. Румыны, мать их так, стрелять перестали. Дошло. Надо думать.

Иванов нахлобучил обратно шлемофон и велел Гурину медленно ехать навстречу броневикам. У тех тоже откинулись люки на башнях и над ними зачернели аналогичные головные уборы. Некоторые венгры, справедливо оценив вмешательство на их стороне русского танка, прекратили разбегаться и остановились – ждать продолжения. Бронетехника настороженно встретилась. Бывшие советские пушки как-то вроде бы случайно, сами по себе, поворачивались на танк. Но, Иванов усмехнулся, бестолково это делали. 45-мм орудийные жерла смотрели на толстенную покатую башню и на верхний лист скошенной лобовой брони. Что слону дробина. Лучше бы на гусеницы навели.

Не считая, что поступается гордостью, капитан выбрался из остановившегося танка наружу и вразвалочку подошел к знакомым машинам. Отдал честь и, коверкая румынские слова и фразы, представился и объяснил ситуацию с пленными. Возглавляющий передовой дозор румынский лейтенант Иванова узнал, о чем, улыбаясь, и сообщил. Оказалось, что он пару лет назад был одним из его учеников, хоть капитан лица и не вспомнил. Это полностью разрядило обстановку. На вопрос: «А на черта они стреляли по венграм? Неужели не видели над дорогой, на холме, русский танк?» Румын нахально ухмыльнулся и, явно выкручиваясь, сказал, что не заметили. Все внимание он, как командир дозора, обратил на венгерскую пехоту. А то, что они были безоружны, тоже не разглядел? Верно, не разглядел. И чего товарищ капитан так переживает из-за каких-то негодяев-мадьяр? Ну, уничтожили сколько-то, провели, можно сказать, стрельбы в условиях, приближенных к боевым. Лишний раз укрепили навыки, заложенные в них еще самим товарищем капитаном.