Павел Кольцов - Цикл «Как тесен мир». Книга 4. Встала страна огромная

Сложив два и два, Гурин быстро сделал вывод, что гонведы, скорее всего, изрядно получили по сопатке от прорвавшихся красных конников или еще кого и теперь, разбитые, отступают. Вполне вероятно, что сзади им дышат соляркой в ссутуленные спины родные долгожданные танки. Хотя ни гул моторов, ни скрежет гусениц, как Коля не прислушивался, даже наушник шлемофона приподнял, – все не доносились. Командира он пока будить не стал. Пускай, спит, что ему эти удирающие венгры? Следуют пешим драпом в тыл – и пусть их. Не наше это дело. Пока они нас не трогают. Конечно, если тришечки подъехать вперед, и сверху ахнуть в это еле бредущее стадо парочку осколочных «гостинцев» (больше не успеть – разбегутся), а потом подогнать отстающих или залегших из спаренного пулемета… Ух, накрошили бы! Хотя, те слезы, что им скинули на обочину артиллеристы, годятся не для нападения на кого-то, а лишь на случай обороны. Ладно, пускай идут с миром и мимо. Все равно впереди их уже казаки подковами цокают. Никуда они на хрен не денутся.

Но некоторые венгры рассудили по-другому. От расхристанной колонны отделилась небольшая, десятка два, группа солдат, сошла с дороги и непонятно зачем устало поплелась вверх к небольшой посадке, где мирно, никого не трогая, отдыхала тридцатьчетверка. Мать-перемать! Гурин тихонько, стараясь не хрустеть перегнивающими среди травы отпавшими ветками, кинулся поднимать экипаж.

Проснулись быстро и также быстро, стараясь не лязгать железом, забрались на свои места. Иванов велел пока не заводить двигатель, но все необходимые операции для молниеносного запуска выполнить, пушку зарядить осколочным и тихонько повернуть ручным приводом в примерном направлении, где, по словам Коли, должны были углубиться в посадку зачем-то отколовшиеся от общей толпы гонведы. В двух словах по-быстренькому обсудили ситуацию. Гурин предлагал на скорости проломиться из посадки вперед (деревья не толстые, машина повалит) и, пока противник не раскумекает, что к чему, вмазать по колонне и разогнать к такой-то венгерской богоматери, как тараканов светом. Более прагматичный Минько советовал завести мотор и спокойно, не ввязываясь в бой, отступить самим – пешие мадьяры, к тому же, если верить Коле, в беспорядке тикающие, за ними гоняться не будут, ясен пень. Ершов, как временный член экипажа, скромно молчал, хотя был согласен с Геной – воевать (может, спросонья?) ему не хотелось.

Но у Иванова сложился в голове свой план, который, правда, мог претвориться в жизнь, если Иванов правильно понял, зачем венгры откололись от своих. Все прильнули к смотровым приборам. Туман, все еще слегка клубившийся понизу, в посадке уже ощутимо поредел. Видимость была достаточной. Чужие шинели замелькали среди кустов и деревьев примерно там, где Гурин и говорил. Внезапно танк заметили. Отпрянул за дерево один гонвед, сорвал с плеча винтовку другой, замер уставшим телеграфным столбом третий.

– Заводись, – велел Иванов. – Медленно на первой вперед. Не стрелять.

Тридцатьчетверка пыхнула назад серым клубом дыма, дизель сердито заурчал, и массивная машина угрожающе тронулась с места. Захваченные врасплох гонведы повернулись и резво, как будто не поднимались только что на холм, еле волоча ноги, бросились обратно. Танк, подминая скошенной лобовой плитой молодые деревья, не ускоряясь, пополз вдогонку; трещали под гусеницами и корпусом стволы и ветки. Сбегающие к шоссе мадьяры что-то кричали, предупреждая товарищей. На дороге засуетились. Когда тяжелая машина проломилась через посадку на заросший травой покатый склон, Иванов велел на длину корпуса съехать вниз и остановиться; пушку навести на дорогу, но по-прежнему не стрелять. И просто спокойно ждать.

На венгерское воинство, смешавшееся на шоссе, внезапное появление наверху придорожного холма русского танка, оказало удручающее воздействие. Ночью через их боевые порядки уже проломилась бешеным наскоком большевистская кавалерия, подчистую расстреляв, стоптав конями и выкосив саблями только те невезучие подразделения, что находились поблизости от места прорыва, и, совершенно, казалось, не переживая за фланги, пошла на рысях вглубь страны. Прорыв гонведы, было, заткнули, растянув более тонкой линией оставшиеся войска, но потом чуть правее ударили уже русские танки. И солдаты не выдержали – побежали. Некоторые даже побросав оружие. И вот проклятые танки проклятых иванов уже здесь. Прямо перед ними. Опередили. Перехватили дорогу, сволочи. Бороться с ними бесполезно. Одно слово – необоримые чудовища. Даже пушки их броню не берут. Разве что гусеницы или катки. И прет этих русских, многие собственными глазами видели, сила неисчислимая. Даже вермахт, поставивший на колени большую часть Европы, супротив Советов с большим трудом выступает и, пока, обычно по всем фронтам проигрывает. Чтобы там офицеры и газеты не рассказывали.

И вполне логично решив, что их уже окружили и русский танк не один (он, курва такая, даже не стреляет, уверенный в собственной неуязвимости), гонведы вместо того, чтобы спешно скручивать корпуса гранат в более мощные фугасы для подрыва гусениц или просто разбегаться во все стороны, начали бросать оставшееся у большинства оружие под ноги и не смело (а ну, как не захотят их пленять, и поубивают?) поднимали руки.

Русский танк, неожиданно выползший через легко подмятые деревья на пологий склон над шоссе, остановился. Смертоносная пушка слегка приподнялась, уставившись жерлом с длинным непонятным набалдашником, совсем не похожим на дульный тормоз, прямо на толпу гонведов на дорожном полотне, и молчала, грозя неминуемой смертью. Остановились и не стали разбегаться даже те венгры, что успели уйти вперед.

– Командир, мы тут, как в анекдоте про мужика, поймавшего медведя, – сказал Минько. – Что дальше делать думаешь?

– А пусть венгры думают, – ответил Иванов. – Следующий ход за ними. Подождем. Посмотрим, что они решат. Думаю, к нам кто-нибудь выйдет. Раз уж не разбегаются и руки подняли. По сторонам глядите, чтобы вплотную к нам никто не подлез.

И он оказался прав: из толпы на дороге выбрался, судя раззолоченным петлицам, офицер с белым платком в руке, которым он рьяно размахивал над пилоткой. Офицер медленно стал подниматься по пологому склону. Иванов откинул вверх крышку люка и высунулся наружу. Венгерский ему давался очень туго, разговорника в машине не было и он решил попробовать общаться на немецком.

– Хальт! – громко скомандовал Иванов, когда парламентер приблизился на пять метров, и зачем-то добавил и так держащему над головой руки противнику: – Хенде хох!

Офицер остановился и еще выше вытянул руки. На легком ветру не слишком белая материя развернулась и реяла, как вымпел на корабле.