Павел Кольцов - Цикл «Как тесен мир». Книга 4. Встала страна огромная

И вот дорога впереди неожиданно опустела. Лишь по обе стороны от шоссе, застревая в грязи, с трудом отползали, понукаемые кнутами лошадиные упряжки. Иванов велел Гурину больше не отвлекаться, на обочину не съезжать и двигаться строго по асфальту. У него подспудно появилось чувство, что удача не может длиться вечно. Две в одиночку разгромленные на большом протяжении в хлам фашистские колонны – не нужно переусердствовать, полагаясь на свою полную неуязвимость. Пора и о скромности вспомнить. Оставить немцев и для остальной Красной Армии. Не в одиночку же им Будапешт брать? Так, глядишь, и пупок от перенапряжения развяжется.

Они проехали еще пару километров по удобному асфальтированному шоссе, ведущему, судя по компасу, на юго-восток и Иванов, что-то впереди не увидев, а, скорее, почувствовав или даже предположив, приказал резко съехать вправо и, не останавливаясь, двигаться на юг прямо по бездорожью. Интуиция его не подвела и на этот раз. По обе стороны от дороги, на расстоянии в полкилометра успела развернуться к торжественной встрече с ним батарея 105-мм легких полевых гаубиц. Встреча не состоялась. Встречаемая сторона постыдно, но не испытывая совершенно никаких угрызений совести, сбежала, вынудив сторону встречающую вместо того, чтобы двигаться по шоссе навстречу русским, прождать на месте бесполезной засады еще довольно длительное время.

Танк Иванова, больше никого не встречая, пер напрямки через слегка подымающее свой дальний край поле, пока не приблизился к тянущимся в обе стороны деревьям. Остановились осмотреться. Фару выключили. Обзор из люка ничего не дал. Иванов позвал с собой Ершова и, прихватив автомат, пошел к недалекой посадке. За неширокой посадкой через заросший травой луг просматривалось слабо оконтуренное луной очередной село. Окна в домах не светились. По дороге вдоль спящего или притворяющегося таковым села в восточном направлении тянулась пехота. Сплошным потоком. Кое-где тесные ряды солдат перемежались повозками и артиллерийскими упряжками. Параллельно стрелкам понуро кивая головами, лошади несли верховых, очевидно, офицеров. Судя по фасону виднеющихся кое-где на головах пилоток – это были венгры.

В боеукладке оставалось лишь четыре бронебойных выстрела и два осколочно-фугасных. Негусто, очень мягко говоря. И семь полных дисков к спаренному пулемету. В полной сохранности, правда, были ленты к ДШК. Но стрелять по многочисленной пехоте, торча снаружи – довольно опасно и глупо. Самого убьют весьма быстро. Давить гусеницами? Сколько-то раздавишь – остальные просто разбегутся – это вам не повозки с лошадьми. Такая овчинка явно не стоит своей выделки. Здесь, за деревьями торчать – тоже смысла особого нет. Как развиднеется – кто-нибудь может и панцеры вызвать. И чем от них отбиваться? Что было дальше к югу, Иванов не знал: его карта на этом заканчивалась. Их танк сейчас, как сказочный древнерусский витязь на перепутье: куда не пойдешь – везде или немцы или венгры. Прорываться по этой дороге в восточном направлении, конечно, можно. Стоит выехать и раздавить десяток гонведов, как остальные сдрыснут в стороны, как тараканы при включении света. Но где-нибудь впереди кто-нибудь успеет отцепить пушку от передка и в упор садануть им в бок. Броню, может, и не пробьет, но гусеницу разворотить можно запросто. А наружу чинить не выберешься. И все. Пишите письма. В смысле, похоронки.

И Иванов решил спокойно пересечь шоссе (раздавив только небольшое количество невезучих венгров, которые попадутся на пути гусениц) проехать еще южнее и попробовать свернуть на восток по какой-нибудь следующей незанятой дороге. Если таковая где-нибудь все-таки найдется. Проезд через неширокую посадку обнаружился в ста метрах правее. Танк выполз на кривенький колдобистый проселок и на малой скорости, чтобы не вспугнуть раньше времени тянущуюся по поперечной дороге пехоту, в полную силу подсвечивая впереди себя фарой, пошел на сближение. Иванов велел Коле начинать разгон только в десяти метрах и давить, лишь тех, кто подвернется, не виляя по сторонам на более лакомые цели в виде орудийных упряжек или подвод. Сейчас дело не в количестве раздавленных венгров и их снаряжения. А Гене он запретил стрелять, даже из пулемета. Если не будет какой-нибудь действительной угрозы. Боеприпасы следует поберечь.

И они приблизились к дороге. Коля еще не успел добавить газ, как венгры, приняв их, очевидно, за немцев, послушно и без всякой ожидаемой паники раздались в стороны, освобождая широкий проезд: передние чуть ускорились, а задних, повелительно крича и размахивая свободной от повода рукой, задержал вставший поперек дорожного полотна всадник. Иванов крикнул в ТПУ, чтобы Колька не ускорялся и теперь не вздумал никого давить. Без шума пройти – тоже полезно. Офицер, придержавший задних гонведов, выпрямился в седле, гордо поднял подбородок и отдал честь проезжающему мимо танку. Но когда он увидел его сбоку, уже не ослепленный фарой, – отвесил челюсть под тоненькими усиками. Особенно, надо думать, его впечатлила отчетливо темная даже при блеклом лунном свете пятиконечная звезда на полукруглой башне.

Но русский танк не стрелял и никого не давил, полз себе спокойно мимо и полз, как будто, так и надо. Бросать на него своих подчиненных венгерскому офицеру не захотелось; ни под гусеницы, ни на верх, в явно самоубийственной попытке оседлать. Получить болезненный пистон от собственного командования за вежливый и глупый пропуск врага без малейшей попытки его остановить (а кто-нибудь из также рассмотревших советскую звезду доброхотов обязательно донесет) – не хотелось не меньше. И он молниеносно принял снимающее с него всякую ответственность решение. Во всяком случае, на ближайшее время. Опустив руку, отдававшую честь, офицер отъехал с дороги, делая жест солдатам, продолжать движение и громко крикнул, перекрывая рокот еще не удалившегося дизеля и лязг гусениц: «Германцы трофей захватили. К себе везут. Исследовать».

Танк, тишайше преодолев шоссе, хотя у некоторых в экипаже безбожно чесались руки уничтожить хоть сколько-нибудь, перепугав остальных, следовал проселком. Довольно долго следовал, никого не встречая. Проехали еще одно спящее село, вызвав только заливистый брех собак по дворам, обминали холмы поросшие лесом и просто небольшие перелески. Никого. Ни техники, ни конных, ни пеших. Даже никаких опорных пунктов, сооруженных хоть на скорую руку, и то не встречалось. Перевалив вершину очередного холма они, уже слегка расслабившиеся длительным отсутствием противника, не остановились, как делали это прежде, чтобы разведать обстановку, и внезапно выскочили над длинной колонной кавалерии, мерной поступью идущей понизу по дороге. Затормозили, раздумывая, не дать ли, пока не поздно, задний ход.