Павел Кольцов - Цикл «Как тесен мир». Книга 4. Встала страна огромная

Выстрелив по паре раз и получив очередной меткий и болезненный ответ, уцелевшие немцы все-таки поползли на сближение. «Ханомаги» с пехотой от них отстали, обстрелянные русскими во фланг из деревни, но командир танковой роты капитан Туркхеймер, приобретший первый боевой опыт еще в Польше и подкрепивший его во Франции, решил не прекращать атаку (удача любит смелых) и раздавить позиции русских своими силами. Тем более что часть советских пушек все еще была направлена в другую сторону, откуда хоть и жиденько и не очень настойчиво, но тоже наступали его товарищи. И тут, когда панцерам Туркхеймера до передовых позиций врага, ослабившего встречный огонь (расчеты нескольких противотанковых пушек, уже полегли или попрятались), оставалось всего около двух сотен метров, с левого фланга, из той же проклятущей мадьярской деревни ударили и по ним. Сильно ударили. Противотанковые пушки – бронебойными снарядами и полковые – осколочно-фугасными. Прямо по относительно тонким бортам.

Расстояние от левофланговых панцеров здесь до околицы, на которой засели русские, было не больше, чем триста метров и частые выстрелы их замаскированных в зелени невысоких пушечек метко выбивали один танк вермахта за другим. Туркхеймер поневоле был вынужден приказать взводу «четверок» повернуть в сторону новой русской напасти и подавить ее, а сам, возглавив оставшиеся на ходу T-III, все-таки продолжил намеченную атаку в прежнем направлении. Дуэль между танками и артиллерией постепенно пожирала и тех, и других. Очень скоро все T-IV остановились, пуская клубящийся дым в небеса, а в борта и гусеницы «троек», в помощь артиллерии, по-над самой землей скорострельно запыхали бронебойно-трассирующими 14,5-мм пулями с керамическими сердечниками многочисленные противотанковые самозарядные ружья. Подбитых танков становилось все больше, некоторые машины самовольно поворачивали обратно. И тогда Туркхеймер раз уж не удалось предотвратить отступление – решил его возглавить, но не успел даже развернуться.

Его собственный танк, потеряв после попадания осколочно-фугасной гранаты, поставленной «на фугас», ведущее колесо и гусеницу, сперва остановился, слегка развернувшись, но потом, содрогнувшись от второго попадания уже бронебойного, выпущенного сорокапяткой, жарко запылал, щедро коптя низкое серое небо. Не теряя времени и не ожидая команды, экипаж, за исключением потерявшего сознание механика-водителя, умело рванул наружу через правые боковые эвакуационные люки в корпусе между гусеницами и в башне. Упал с перебитыми пулеметной очередью голенями наводчик. С размаху плюхнулся в подвернувшуюся на пути неглубокую воронку капитан. Бросились в перепаханную траками грязь радист и заряжающий, укрываясь от приближающейся к ним спереди длинной очереди русского станкОвого пулемета.

На позиции Павликова больше никто не наступал. Ни с фронта, ни с фланга. Отбились. Слава тебе господи. Если ты есть. Правда, и потери у Павликова и приданого ему в усиление Енина были немалые. Тяжелые потери. Чуть ли не треть личного состава геройски полегла или была ранена. В этот раз беглецов и паникеров у него уже не было. Твердо стояли. Заодно с личным составом батарей фашистские снаряды расколошматили до неремонтопригодного состояния, особенно в полевых условиях, и значительную часть артиллерии Енина. И все же фашистов они отбили и на этот раз.

Более тяжелый бой разгорелся на северо-западной околице села. Пришедшие в себя после внезапного удара во фланг немцы развернулись и атаковали деревню на широком фронте. Танки, артштурмы, «ханомаги» и густые цепи пехоты, хоть и с трудом, но переставляющие ноги по цепкой грязи намокшего от дождя перепаханного недавно плугом, а теперь гусеницами поля. Из крайних дворов села, садов и огородов им навстречу торопливо и потому не очень прицельно били сорокапятки и полковушки. Среди пехоты сперва осторожно, приноравливаясь, вспухали разрывы 82- и 120-мм мин; нащупав врага, минометчики принялись щедро засыпать фашистов оперенной, свистящей в полете смертью. Германские стрелковые цепи время от времени залегали, но по команде сквернословящих офицеров, призывно и угрожающе размахивающих автоматами и пистолетами, снова поднимались вдогонку за своей броней.

На поле постепенно добавлялось подбитых, исходящих пламенем и черным дымом, замерших железных коробок. Когда немцы приблизились, длинно застучали скрытые до поры до времени среди деревьев, в кустах, за охапками сена и веток, за досками сараев и на чердаках максимы. Им стали коротко вторить более медлительные ручные пулеметы Дегтярева, часто и вразнобой захлопали ощетинившиеся узкими штыками винтовки засевших и залегших красноармейцев. Рьяно принялись за работу, выбирая себе цели среди бронетранспортеров или подставляющих доступные их ружьям с такой дистанции борта танков бронебойщики.

Теперь уже хваленая германская пехота и падала на мокрую землю чаще, и лежала на ней, пережидая плотный, не продохнуть, огонь, гораздо дольше, и снова перемазанная жирной венгерской грязью поднималась своими офицерами и унтерами в атаку с немалым трудом и без всякого боевого задора.

Наблюдающий за ходом боя Иванов, лишь изредка указывающий своему наводчику или командиру другого танка первоочередную, с его точки зрения, цель, обратил внимание, что чаще своих солдат гибли подстреленные фашистские офицеры. Причем, похоже, вовсе не от пулеметных очередей – их довольно метко доставали одиночными выстрелами. А там, где офицеров не оставалось, и фельдфебели с унтерами не горели желанием сразу же их заменить, солдаты продолжали лежать, вжимаясь в податливую землю от свистящих над ними густых роев пуль, и если и поднимались, то только для того, чтобы во все лопатки, пригибаясь, поодиночке или группами, удирать обратно. Следом за отставшей пехотой, не дойдя до окраины села каких-нибудь двухсот метров, стала пятиться, боясь в опасной близи подставить врагу более тонкие борта и корму и бронетехника. Для острастки панцеры и самоходки еще продолжали отстреливаться, но, уже не делая остановок, и, чаще всего, без особого толка.

Иванов скомандовал своим танкам продолжить огонь по отходящему противнику, но целиться уже не спеша, чтобы снаряды расходовались наверняка. Не зачем этих бронированных ублюдков на расплод оставлять. Больше выбьем сейчас – меньше выползет в следующей атаке, которая, ясное дело, неминуема. Рано или поздно.

А вот меньшая калибром противотанковая артиллерия, наоборот, потихоньку переставала выплевывать огонь из своих буквально раскалившихся от частой стрельбы 45-мм стволов. Один за другим умолкали курящиеся легким белым дымком сгоревшего ружейного масла и пороха массивные тела станкОвых пулеметов и худые, с дырчатыми кожухами, ручных. Устало и, не до конца веря, что остались живы, расслаблялись и закуривали расчеты бронебойщиков, еще до боя наслушавшиеся от «доброжелателей» не вызывающую радость присказку «ствол длинный – век короткий» (которая почти для четверти бойцов оказалась верной).