Павел Кольцов - Цикл «Как тесен мир». Книга 4. Встала страна огромная

А потом неудержимыми хоть и медленными волнами нахлынули фашисты. После захвата позиций Павликова немцы, сгруппировавшись, навалились на более скудную в том месте советскую оборону и, с легкостью смяв ее, ворвались в деревню. Красноармейцы отступали под сильным натиском; цеплялись за каждую удобную позицию, будь то развалины добротного дома, еще уцелевший из толстых бревен хлев или проваленный обложенный кирпичом погреб; дрались и гибли; пытались сдаться и тоже гибли; бежали – и некоторым удавалось на какое-то время продлить свою жизнь. Против фашистских танков в ход пошли связки гранат и еще вчера по старинке заготовленные прямо на месте бутылки с загущенным маслом или соляркой бензином, для чего пригодилась опорожненная, и не всегда во внутрь, тара из местных винных погребов.

В тридцатьчетверке Иванова крупный отколовшийся от внутренней поверхности башни осколок пробил в неудачном месте приемник и связь со всеми экипажами пропала. Голощапов, во время краткой передышки попытался было его разобрать и отремонтировать – но не сумел – таких запасных деталей у него не было. Целы остальные машины? Нет? От десантников Иванова отрывших окопы неподалеку, осталось меньше половины. У них до конца вышли патроны для автоматов Симонова – пришлось подбирать мосинские винтовки и карабины погибших стрелков, к которым боеприпасы еще имелись.

Группа фашистов, до взвода, прорвалась к штабу полка, еще вчера разместившемуся на богатом, теперь полуразрушенном подворье в доме, пристройках и обширном погребе. Комендантский взвод, охранявший штаб, был брошен на затыкание прорыва со стороны дороги еще час назад. И теперь контратаку штабистов, писарей, радистов и прочей нестроевой публики возглавил сам Кучкин с автоматом Дегтярева в руках. Перепуганные приближением фашистов, еще ни разу не участвующие не то, что в ближнем бою, но даже в перестрелке на расстоянии, солдаты и офицеры, громко и жутко крича (больше от собственного страха), вслед за своим щуплым, но по-прежнему бравым подполковником налетели, кто с винтовкой, с примкнутым штыком; кто с голым карабином наперевес; а кто и просто с наганом или ТТ в одной руке и малой пехотной лопаткой или большим кухонным ножом в другой на врагов. Короткая перестрелка быстро переросла в яростную рукопашную и, к собственному удивлению красноармейцев, они смяли своим неумелым, но отчаянно бурным натиском ведущих не первый свой бой матерых вояк вермахта; шестерых даже случайно пленили.

Отогнав уцелевших фашистов, гордые своим мужеством и, как они самонадеянно посчитали, умением воевать, бойцы и командиры принялись разбирать беспорядочно рухнувшие вперемешку, свои и вражеские, раненные и мертвые тела; среди прочих подняли и застреленного еще в самом начале боя подполковника Кучкина, успевшего с определенной пользой опустошить почти до конца короткий рожок своего ППД. Начштаба полка погиб еще раньше, застигнутый бомбежкой в расположении второго батальона; полковой комиссар с пробитыми осколком снаряда легкими хрипел, медленно отходя, в полковом медпункте. К вечеру общее руководство полком да и самими батальонами, имевшими в своем составе штыков уже меньше, чем на роту, развалилось окончательно. Лично возглавляя отпор на своих участках, пали или были серьезно ранены все три майора-комбата, и теперь разрозненные остатки двух батальонов с грехом пополам управлялись взводными лейтенантами; а команду над третьим взял на себя его комиссар, Семен Иванович Черкасов.

Немцы вошли в поселок с нескольких направлений и теперь планомерно зачищали его от противника. Мелкие и крупные группы красноармейцев, уже не делясь на роты, взводы и отделения, в массе своей, перестав сражаться, беспорядочно отступали в юго-восточном направлении, инстинктивно стремясь приблизиться к задержавшимся где-то далеко позади советским войскам, так почему-то и не пришедшим на помощь.

У Иванова вышли все снаряды. Закончились они и в заранее сгруженном под ближайший сарай невысоком штабеле деревянных ящиков. Последними двумя осколочно-фугасными гранатами, поставленными «на фугас», наводчик Минько обездвижил танк и уничтожил бронетранспортер. Высунувшейся в ста метрах от него из-за стены овина «четверке» он удачно снес переднюю тележку опорных катков, разворотил гусеницу и погнул ведущую звездочку, а «ханомагу» со строчащим из-за тонкого щитка пулеметчиком метко влепил прямо в верхнюю часть наклоненного под большим углом капота. Бронетранспортер пыхнул, а следом загоревшийся пулеметчик метался по кузову, сбивая пламя, пока не упал, милосердно потеряв сознание. Посланные за боеприпасами на склад последние оставшиеся на ногах автоматчики не вернулись. Ребята были ответственные, сопровождавшие капитана не в первом бою. Раз они пропали – значит, влипли серьезно, – и снарядов от них ждать не приходилось. Не вернулись и те бойцы, что были отправлены Ивановым на розыски остальных танков, чтобы узнать, как у них дела и, если какой подбит, но не сгорел и имеет неповрежденный приемник – тащить сюда. Пытаться противостоять немцам лишь двумя пулеметами, имея в башне мощную пушку, Иванов посчитал глупым и скомандовал Гурину двигать в сторону склада своим ходом.

Попятившийся танк сбил с толку еще постреливающую во врага вблизи от него расположившуюся пехоту. Солдатики поодиночке и группами стали выскакивать из окопов и из-за осыпавшихся груд кирпича и бревенчатых завалов и, временами оборачиваясь, чтобы пальнуть в наиболее ретивых слишком приблизившихся фашистов, побежали вслед уползающей защитнице-броне. Находившийся среди них комиссар Черкасов ни криком, ни широко расставленными руками так и не смог задержать внезапно и заразительно поддавшихся панике бойцов. Увещевания и ругань на них больше не действовали, а стрельнуть по ним или двинуть кого-нибудь прикладом в грудь – руки не поднимались.

Беглецов хоть и с опозданием, но заметил высунувшийся из люка Иванов. Он моментально понял свою промашку и невольную вину за это бегство: не предупредил никого, дурень чертов, что за снарядами быстро мотнется и – обратно. А солдатики, очевидно, вполне обоснованно решили, что танкисты их бросают на произвол судьбы и спасают свои черные промасленные шкуры. Капитан приказал Минько оставаться старшим и продолжать путь к складу, Голощапову высунуться наверх к ДШК, а сам, прихватив ППС, спрыгнул на землю.

Очередь вверх не остановила бегущих на него с дикими глазами красноармейцев. Вторую, уже более длинную, он направил в землю чуть ли не под ноги передним. Бойцы останавливались, но угрожающе поднимали к плечам винтовки, некоторые клацали затворами.