Павел Кольцов - Цикл «Как тесен мир». Книга 4. Встала страна огромная

– Хорошо. Я первым двинусь. Не быстро. А ваши бойцы пускай сзади жмутся. Да, хотел спросить. А где ваши раненые?

– Охо-хо, – махнул рукой комиссар, – бросили. Не уследил. Вначале их (мотнул подбородком в сторону бойцов) останавливал, потом за тобой следом бежал… Бросили. Теперь-то что? Поздно туда возвращаться. И бессмысленно.

Красноармейцы уже разобрали и загрузили в подсумки обоймы с патронами, в вещмешки забросили картонные пачки, в каждой по три таких полных обоймы, вставили запалы и засунули в гранатные сумки или просто за ремни и в карманы шинелей найденные гранаты. Жаль, не новенькие Ф-1, а устаревшие не такие удобные РГД-33, но, за отсутствием гербовой… И то подспорье. Расчеты дегтяревых выбрали себе патронные ящики с другой маркировкой. Зачем им винтовочные обоймы? Они вскрыли цинки с картонными пачками по 20 штук одних патронов, без всяких ненужных пластинок-железок. Разделили и провиант. Кто-то из красноармейцев, изголодавшись, уже всухомятку быстро и жадно, почти не жуя, трескал из вскрытой трофейным штыком жестянки консервы. Кто-то громко грыз сухари.

После нескольких залпов «зось» грохот взрывов почему-то не прекратился. Причем, грохотало уже не только на западе, но и, казалось, вокруг. Во все больше темнеющем небе со всех сторон то громко, то глухо, пыхали багровые сполохи. Черкасов построил слегка пришедший в себя небольшой отряд из, как подсчитал, ровно 20 человек, и Иванов приказал Гурину трогаться через двор вперед. На юго-восток. Бойцы, напряженно держа оружие наготове, двинулись следом. В смотровой прибор мехводу уже ничего не было видно, и Иванов разрешил включить фару, единственную оставшуюся.

Серый борт «двойки», выползший метрах в двадцати из-за дома по деревенской улочке поперек их маршрута, первым заметил Минько. Он не попросил у Гурина «короткую», вражеский легкий танк и без того медленно и удачно протягивал свой корпус слева направо вдоль перекрестья прицела. Чуть опустил пушку и – выстрел. Безусловное поражение цели. Вперед. Танк ускорился, оторвавшись от пехоты, немного свернул влево, чтобы обогнуть быстро разгоравшийся легкий панцер, и выскочил на дорогу. Слева за подбитым танком резко затормозил «ханомаг». Иванов крутил панорамой во все стороны, выглядывая опасность и пока не давая команд экипажу. Бронетранспортер, взревев мотором, резко попятился, выбрасывая из-под гусениц комья земли вперед. Не заметив вблизи никакой интересной цели кроме «ханомага», капитан скомандовал «короткую» и велел его уничтожить, бить в верхний лобовой лист. Даже в полутьме было видно, что его открытый корпус заполнен под завязку торчащими касками. Опять же, комиссара с пехотой подождать нужно.

Гурин остановил танк, Минько включил электродвигатель поворота башни, и длинный ствол орудия плавно поплыл влево. Быстро уразумев, что отъехать на безопасное расстояние никак не успеть и, как только страшная пушка иванов повернется, из нее вылетит гарантированный капут, командир «ханомага», крикнул водителю «стой!», а остальным «бежим!», вскочил, грубо оттолкнув стоящего за щитком у вертлюга с МГ-34 пулеметчика, и взбесившимся носорогом попер по центральному проходу кузова, призывая тесно сидящих стрелков быстрее покинуть обреченный транспортер. Стрелки, головы которых выглядывали над краем наклонного кузова, гибель «двойки» и выбравшегося следом на дорогу русского монстра оценили и сами. Их командир отделения, тоже согласился с запаниковавшим командиром машины и одним из первых выпрыгнул за борт. Дверями в корме воспользовались только сидящие рядом, остальные, держа в руках карабины, соскакивали по оба борта, сталкиваясь друг с другом внизу.

Иванов, разглядев молниеносное «десантирование» врага из застывшего на раскисшей дороге «ханомага» успел остановить выстрел из пушки и приказал наводчику подогнать противника исключительно из спаренного пулемета, чтобы быстрее улепетывали. К месту расправы подоспели и пехотинцы. Оценив обстановку, они тоже открыли огонь по удирающим немцам, положив убитыми и раненными чуть ли не треть из них; еще двумя гансами пополнила свой боевой счет Настя. Вдоль улицы, где-то в сотне метрах от брошенной германской машины, показался и, оценив обстановку (на фоне горящей «двойки» характерный русский силуэт с приплюснутой полукруглой башней выделялся отчетливо) быстро скрылся какой-то очередной (Иванов не разглядел) танк.

– Семен Иванович, – позвал комиссара капитан, поднявшись в открытом люке. – А на «немце» покататься не желаете? – он кивнул в сторону осиротевшего бронетранспортера. – Там управление, как в автомобиле. Я знаю.

– А что, – кивнул Черкасов, – это мысль. Только, найдется ли среди моих ореликов кто-нибудь, кто с этим трофейным агрегатом обращаться умеет?

Он собрал отряд и спросил. Ни трактористов, ни шоферов среди красноармейцев, к сожалению, не оказалось. Мать-перемать. Но Иванов не захотел отказываться от засевшей в голове мысли, увеличить скорость передвижения их маленького сводного отряда. В качестве водителя в полугусеничную машину он, отрывая от сердца, послал Олега Голощапова, сносно владевшего управлением БА-10. И вообще сообразительного в меру своего веселого легкого характера. Олег, не то, чтобы в охотку, но с пониманием общей пользы от такой перемены, захватив один из экипажных ППС и сменив шлемофон с радийной гарнитурой на собственную пилотку, побежал к трофею. На место заряжающего Иванов попросил у Черкасова замену и получил оставшегося не у дел после гибели своей полковушки невысокого артиллериста-снарядного Витю Ершова.

Олег с управлением вражьего транспортера, не особо отличающимся от ему знакомого по броневику, разобрался довольно быстро, и Черкасов приказал бойцам садиться, «карета подана». Бронированная «карета» была рассчитана на водителя с ее командиром впереди и на еще отделение стрелков в количестве десяти человек в длинном открытом корпусе. За вычетом комиссара, усевшегося рядом с Голощаповым и Ершова, отправленного в танк, оставалось еще девятнадцать красноармейцев. Как они не теснились, но пятеро не влезали, и Иванов забрал их к себе не броню. Он не удивился, хотя и не обрадовался, считая, что снаружи на танке опаснее, чем хоть и за тонким, но бронированным корпусом трофея, когда в числе этой пятерки увидел Настю. В путь они тронулись не сразу. Голощапов, посоветовал Черкасову, а тот согласился, собрать с не успевших убежать и лежащих неподалеку подстреленных немцев каски и шинели. Почему бы, прорываясь через уже везде вокруг мельтешащих гансов, не прикинуться в почти наступившей темноте своими?

Некоторые из раздеваемых немцев оказались только раненными и их деловито, без особой злобы, докололи штыками. Некогда с пленными заморачиваться. Спешно убегавшие гансы оставили передний пулемет на вертлюге за щитком. Второй МГ лежал на земле рядом с убитым пулеметчиком – его подобрали тоже. Богатый запас коробок с пулеметными лентами под сиденьями возле борта оставили, а цинки с картонными пачками вражеских патронов в обоймах и без выкинули наружу – своих хватает, а ноги ставить некуда. Оставили и ящики с трофейными гранатами на деревянных ручках. Бойцы их уже успели за два дня оценить на себе, и они им понравились. Шесть германских касок и шинелей нацепили на себя передние, севшие у борта, красноармейцы, вот только правильно говорить на немецком из них не умел никто, лишь двое считали себя знатоками на уровне школьной программы, но их дикий гэкающий украинский говор вкупе с безграмотным построением фраз не мог бы ввести в заблуждение ни одного земляка Гете. Они разве что, «яволь» или «йа-йа» прокричать могли; с «гутен таг» или «ауф видерзейн» было уже гораздо сложнее.