Павел Кольцов - Цикл «Как тесен мир». Книга 4. Встала страна огромная

Пока грузились, стемнело окончательно. Снова двинулись в восточном направлении, но первым теперь, в слабенькой надежде прикинуться своим и проскользнуть без боя, пошлепал по грязи колесами и гусеницами трофейный бронетранспортер. Какое-то время это им удавалось. Они, продвигаясь напрямик через подворья и сады с огородами, миновали еще несколько улочек и, в конце концов, выбрались на юго-восточную околицу. Впереди лежало голое пространство, почти ровное, где вчерашней ночью атаковал венгерский батальон, а справа шоссе, ведущее, если на юго-восток – к своим, а на северо-запад – в Будапешт. По шоссе сплошным потоком шла техника с приглушенными с помощью стальных или брезентовых экранов с горизонтальными щелями, чтобы не было видно сверху, фарами. На юго-восток шла – не на северо-запад, как они два дня с напрасной надеждой так нетерпеливо ждали. И вражеская, а не родная. Отъехав подальше от деревни, «ханомаг» остановился и тридцатьчетверка с одетым, чтобы не выделяться, на фару брезентовым чехлом с прорезью, тоже. Иванов спрыгнул с танка и пошел к Черкасову. Со стороны покинутой ими деревни продолжали доноситься очереди и трескотня одиночных выстрелов. Изредка что-то рвалось. Ручные гранаты? Мины? Снаряды? По всему, какие-то группы красноармейцев там все еще оставались и оружие до сих пор не сложили.

– Не нравится мне это, – сказал Иванов. – Где же наши с главными силами , для которых мы деревню и шоссе два дня держали?

– Но не удержали, – то ли укорил, то ли просто констатировал выбравшийся к нему наружу Черкасов

– А чем мы могли их удержать? – не чувствовал за собой и вообще за всем полегшими бойцами и командирами вины капитан. – Бились, да практически все мужики, и мои, и ваши, и Павликова, и Енина храбро. Набили немчуры и их техники сколько смогли. Но их же, мать-перемать, тьма тьмущая. Как же мы их, товарищ комиссар, должны были остановить? Разменяли, сколько могли, свои душеньки и боевую технику на вражьи – и все. Я никакой своей вины не вижу. Разве та, что до сих пор жив остался. Я могу, конечно, прямо сейчас повернуться в сторону шоссе, немного приблизиться и влупить по колонне. Они тесно идут. Там, по-моему, в основном колесная техника, а если и гусеничная, то тягачи, не танки. Нанесу еще фашистам ощутимый урон. А потом, думаю, и моей машине капут настанет.

– Так в чем же дело? А, Володя? Ты ж у нас непробиваемый. Давай мы с тобой еще повоюем, пока у тебя снаряды не кончатся. Я этот участок шоссе хорошо помню. Здесь ни посадок, ни глубоких кюветов, ни холмов – ни черта. Одно ровное поле по обе стороны от дороги. Деваться им, падлам, некуда будет, если ты их с фланга шерстить начнешь.

– Так-то оно так, товарищ комиссар, но со своих собственных флангов и с тыла я здесь тоже буду хером на бугре без всякого бугра торчать. И на танках можно будет скрытно ко мне подобраться, и пешим порядком навалиться: с гранатами или с бутылками бензина, хотя они бутылки, вроде бы не применяют, не слышал о таком. Вовремя в темноте не заметишь, осветительных ракет мало, да и себя же ими заодно и выставишь напоказ. Хотя… А вообще-то интересную вы мне идею подкинули, урон я им знатный нанести успею – это верно, – внезапно загорелся комиссарской идеей Иванов, – пока они до меня доберутся. Они ж, гады, как на параде прут. Вы совершенно правы, товарищ батальонный комиссар. Давайте повоюем еще. (Иванов помолчал, прикидывая план). Только у меня одно категорическое условие. Здесь останется только моя машина. А вы с остальными бойцами, и теми, что у меня на броне тоже, все-таки двинетесь на юго-восток. Есть у меня соображения, как германцу плюху побольнее отпустить. И не одну. А вы мне в этом только мешать будете. Мне придется не только о себе, но и о вас думать.

– Володя, насколько я наслышан, танки ведь сейчас должны воевать, не отрываясь от пехоты, это требование даже внесли в новую редакцию вашего боевого устава. Или я не прав? Вы и автоматчиков на броне за собой возите, лично каждой машине приданных.

– Семен Иванович, – самое главное – это результат боя, а не бездумное следование уставу. Именно сейчас пехота мне будет только помехой, а не помощью. Погибнете зря, да еще и меня отвлекать будете. Я серьезно говорю. Хоть, формально, вы сейчас мной и командуете, но, поверьте, я лучше вас разбираюсь, на что способна моя машина. Езжайте, с богом, на юго-восток. В противном случае, я вообще отказываюсь начинать бой.

– Ладно, Володя, не буду с тобой спорить. О твоем опыте наслышан – знаю. Считаешь, что мы тебе помеха – переубеждать не стану. Как с твоим Голощаповым? Обратно заберешь? Мы, в принципе, и пешим ходом пойти можем. Тут не знаешь, как больше повезет: на трофейной машине или на собственных ногах.

– Пусть Голощапов у вас остается. На транспортере все-таки больше шансов для вас будет. Как-нибудь потеснитесь, лишний боезапас выбросите и заберете еще пятерых от меня хоть на колени остальным. А ваш артиллерист мне Голощапова на этот бой заменит. Надеюсь, справится. У его полковушки снаряды те же были. Номенклатуру выстрелов знает. Не спутает. В ДШК он только, ни в зуб ногой, но ночью явно никто на нас сверху не спикирует. В моем плане зенитного пулемета нет. Наружу, надеюсь, высовываться ему не придется. И с радиостанцией он вообще полный ноль – так у меня приемник и так не работает. Ну, да ладно.

Комиссар согласился. Иванов отослал к нему своих недолгих десантников, не объясняя причин. Немного повозмущалась предстоящей теснотой в «ханомаге» только Настя, но послушно спрыгнула с брони вместе со всеми. С Голощаповым капитан прощаться не стал, оставив все объяснение на комиссара, и забрался на свое место. В принципе, на войне действительно не угадаешь, где безопаснее: в танке, бросающемся в одиночку на вражескую колонну или в трофейном бронетранспортере, скрытно пробирающемся через вражьи порядки на соединение со своими.

В наступившей темноте на безоблачном небе четкими точками проклюнулись звезды, луна еще не взошла, но слабые силуэты машин на шоссе в приглушенном свете следующих позади фар жиденько просматривались. Собственную фару танкисты погасили полностью, подъехали поближе и остановились, когда до шоссе оставалось примерно метров триста. Наводчик повернул башню влево и открыл огонь осколочно-фугасными гранатами со снятыми колпачками. С первого же удачного выстрела праздничным фейерверком взлетел на воздух тягач, перевозивший расчет легкой полевой гаубицы вместе с боеприпасами. Детонация снарядов в свою очередь повредила соседние тягачи и идущие параллельно по дороге грузовики с солдатами.

Минько электроприводом быстро перевел пушку гораздо правее на еще неповрежденные, уже начавшие тормозить машины и удачно разнес длинный корпус «ханомага», полный стрелков. Почти каждый выпущенный снаряд находил себе цель и добавлял хаос на дороге. Цели выбирались не рядышком, что было бы легче и быстрее, а, наоборот, подальше друг от друга, создавая очаги возгораний, аварий и паники сразу во многих местах. Имевшие гусеницы бронетранспортеры и тягачи съезжали с полотна дороги на грунт, но все равно оставались в пределах доступности для советского танка. Колесные грузовики в придорожную грязь не спешили, но многие, остановившись, высаживали разбегающуюся пехоту. Некоторые буксируемые транспортерами, тягачами и автотранспортом пушки и гаубицы снимались расчетами с передков и разворачивались в сторону хорошо наблюдаемых длинных вспышек русского танка. Тридцатьчетверка стреляла, не сходя с места, пока в ее сторону не мелькнули яркими сполохами и пунктирами трассеров первые ответные выстрелы.