Д Замполит - Пулеметчик

— Механический завод Нобеля, — тут же предложил техник и начал деловито перечислять. — Расположен на Выборгской, близко к центру. Большая контора, четыре абонента. Хозяин, Эмиль Людвигович, относится к нам с симпатией, да и завод все равно бастует, конторе делать нечего. Если с ним поговорить, он наверняка не откажет.

— Хорошо. Дальше, нам нужно подготовить две листовки от имени “Правды”.

— Почему две? — спросил кто-то из табачного дыма в глубине комнаты, где собрались курящие.

— На завтра о том, как себя вести при столкновении с войсками. При выстрелах ложиться на землю, отходить дворами и так далее. На воскресенье… — я на несколько секунд задумался, — раз уж не можем предотвратить, то должны извлечь максимальную пользу для дела. Нужно писать о том, что мы пытались остановить, ничего не вышло и потому мы считаем все произошедшее провокацией и возлагаем всю вину на самодержавие. И сворачиваем поддержку полицейских профсоюзов, как полностью дискредитированных. И призываем ко всеобщей забастовке.

— А если шествие пройдет мирно и сумеет вручить петицию? — все еще надеялся техник.

— Просто уничтожим тираж.

— Тогда нужен текст, — Савинков что-то попутно отмечал в маленьком блокноте. — Напечатаем завтра, но при такой спешке и двух листовках подряд мы засветим печатню.

— Напишу сегодня ночью, к утру, — вряд ли я на таком нервяке засну, так хоть делом займусь. — А типографию нужно будет сразу свернуть.

— Не знаю… может, даже не успеем вывезти оборудование, — Борис привычным жестом потер подбородок.

— Да черт с ним, с оборудованием, когда такие дела, главное, люди! — неожиданно громко воскликнул Петр.

— Тише, товарищ! — шикнули на него из угла. — Окна же открыты!

— Ну так давайте закроем!

— Не надо, — остановил я. — Задохнемся от табачного дыма, так что прошу всех умерить пыл.

И тут мне в голову стукнули еще две идеи.

— Коллеги инженеры и техники, а есть среди нас кто умеют пользоваться фотокамерой Кодака?

После некоторого недоумения таких в комнате нашлось двое, а с учетом всех питерских практиков — человек восемь.

— А что вы хотите фотографировать?

— Разгон шествия. И последствия. Власти наверняка наложат цензурные запреты на всю информацию о событии, нам нужно будет записать свидетельства очевидцев, а если мы к тому же сможем сделать фотографии — мы всколыхнем всю Россию и всю Европу.

— Да, это будет правильно, — поддержал Красин. — Но нужны деньги на фотоаппараты.

— Держите, — я вынул из бумажника и передал ему несколько сотенных. — Деньги вообще всегда нужны, поэтому вот еще что… Завтра надо послать гонцов к нашим известным либералам.

— Не, они не дадут, с чего бы? — возразил техник.

— Завтра не дадут, так надо брать обещание, что они раскошелятся на помощь пострадавшим в случае кровопролития. Вообще, давно пора делать свой собственный, революционный Красный Крест, вот пусть господа интеллигенты его и оплатят.

Мы обсуждали еще где-то час, и когда все уже почти закончилось, сидевший с папиросой в руке Рутенберг вдруг тихо спросил:

— А знаете, какое было первоначальное требование рабочих?

И ответил, когда на нем сошлись вопросительные взгляды:

— Вежливое обращение администрации! Вежливое!!! Понимаете? Они просто хотели, чтобы им не тыкали и не материли при каждом разговоре с начальством!

***

Писать листовки я предпочел в гостинице, потому как оставаться в квартире после проведения там конспиративного собрания было поперек всех правил. Текст шел легко и я даже успел немного поспать до того, как утром примчался посыльный с новостями от медиков.

По всему выходило, нужно идти к Сергею Боткину-младшему, профессору Императорской военно-медицинской академии, уполномоченному Красного Креста в Маньчжурии и вообще известному и авторитетному врачу. По счастью, он как раз был в Петербурге.

Телефонизация постепенно проникала в жизнь, у портье, помимо аппарата, было и приложение к нему — тощенький список абонентов, в котором я нашел номер Эммануила Людвиговича Нобеля. Инженер с инженером всегда найдут общий язык и мы договорились, что я появлюсь у него во второй половине, ближе к вечеру, а сейчас от меня к нему придут несколько человек.

Второй звонок я сделал Боткину и получил приглашение ехать к нему прямо сейчас, он дома. Пока извозчик вез меня через город, я несколько раз заметил шедшие из пригородов и в пригороды группки рабочих, о чем-то оживленно говоривших.

— Завтра к царю идут, о народе хлопотать, — указывая кнутом на рабочих, повернулся ко мне извозчик. — Помогай им Господи.

— Думаешь, дойдут?

— Как знать, барин. Вон, гляньте, у преображенских казарм какая суета! Говорят, войск в город двести тыщ свезли, лишь бы не допустить.

Нда. Хочешь узнать, что происходит — спроси у извозчика. Или таксиста, они все знают.

От казарм пролетка свернула на Кирочную и сразу налево, в сторону кавалергардского манежа, откуда двигался конный патруль в черной форме, на рослых гнедых лошадях под красными чепраками, и через пару минут встала прямо напротив Таврического сада.

— Пожалуйте, барин, дом господина Боткина.

Прямо на углу Фурштатской стоял свежий трехэтажный флигель, за которым дальше, вдоль Потемкинской, достраивалась остальная часть дома.

Сдав в прихожей перчатки, трость и шляпу и отдав горничной визитку, я глянул в зеркало, пригладил волосы и одернул пиджак. Да, в моем возрасте спать надо дольше, вон какие мешки под глазами…

Через пару минут меня пригласили пройти в кабинет. Сергей Сергеевич носил хрестоматийно айболитовские круглые очки и козлиную бородку и не то чтобы чубчик, а так, лихую волну волос надо лбом, видимо, в качестве некоей фронды по отношению к военно-медицинской службе.

Как можно более сжато я изложил, что непреклонная решимость рабочих дойти до царя в сочетании с концентрацией в городе войск непременно приведут к жертвам, что мы пытаемся подготовить медицинскую помощь и что нам необходимо благословение Красного Креста.

Боткин слушал внимательно, несколько раз переспросил об источниках сведений, потом задумался и побарабанил пальцами по столу.

— То, что вы рассказываете, Михаил Дмитриевич, исключительно тревожно. Но прошу понять меня правильно, я вас не знаю, поэтому не мог бы кто-нибудь из моих коллег отрекомендовать вас?

Черт, а вот об этом я не подумал, все на личных связях и поручительствах. Плохо дело, я в Питере почти никого не знаю, тем более из врачей.

— Увы, я знаком только с московскими медиками.

— С московскими? Постойте, а с профессором Федоровым, Сергеем Петровичем? Его недавно перевели к нам из Московского университета заведовать кафедрой.