Александр Афанасьев - Иностранец

От всего мира.

Он умрет скоро — и он умрет со всем с этим. Понимая, в душе — что это и есть то, что они построили. То, что в итоге получилось.

А остальные останутся в этом жить.

Но не я. Я получил от Никича деньги. И от Зорана первую часть. И теперь мне надо было валить…

Когда я выбрался от Василия — я позвонил Зорану. Отчитаться и спросить где вторая часть. Он ожидаемо не ответил. Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети…

Ожидаемо мерзко. А вы думаете, я просто так взял двести — вперед?

Теперь надо было валить.

Я переночевал в машине — неудобно, но привычно. Утром — утро красит нежным цветом, блин — хотел выпить кофе, заправиться и ехать зазвонил телефон. Номер не определен — высветилось на экранчике.

Ответить или послать?

Ладно…

Нажал — принять.

— Алло.

— Где вы?

Йованич…

— Поезжайте в Книн, быстро. Встретимся там

— Вы меня уволили, забыли?

— Нет, не забыл. Василий Никич убит.

…

До Книна я добрался так быстро, как только мог.

Половодье синих и красных огней у дома, белый микроавтобус следственно-оперативной группы, растерянно стоящие неподалеку соседи. Все признаки беды.

Из уже знакомых ворот вышел Йованич, наткнулся на меня взглядом, кивнул

— Что произошло? — спросил я — известно, кто убийца?

— Да. Судя по всему, брат…

Твою мать. Твою же мать.

— Есть показания обслуги, они говорили на повышенных тонах, потом раздался выстрел. Видели, как Милан садился в машину и отъехал. Сейчас решается вопрос по объявлению его в розыск.

Есть ли предел у зла? Не знаю…

Наверное, нет

— Не знаете, что тут могло произойти?

Я покачал головой. Йованич достал сигарету, задумчиво прикурился

— В какой-то степени это даже хорошо — сказал он — Никич был проблемой для всех. Конечно, обвинят в этом во всем нас… но мы переживем. А что касается вас…

…

— Вы уезжать из Сербии не собираетесь?

— Не планировал.

— А вот я бы уехал. Как можно дальше. Куда угодно, хотя бы даже в Сибирь. Месяца на три. Во всяком случае, туда, где нет журналистов.

Я медленно кивнул.

— Намек понял. Могу идти?

— Конечно…

…

— Полковник…

Я обернулся.

— Я думаю, мы поняли друг друга, верно?

— Опасно людям правду говорить. Я больше мыслей никогда не выдам, Когда они ведут к таким обидам — процитировал я.

— А я и не знал, что вы оказывается либерал, — сказал Йованич.

— Я не либерал. Просто меня тошнит.

…

— И это кстати Шекспир. Вильям Шекспир.

…

В придорожной харчевне я купил домашней сливовицы. В бутылке, попросил не открывать. Сейчас я сидел в машине на обочине, смотрел на бутылку со сливовицей и думал. Как было бы хорошо свернуть сейчас крышку, выглотать эту обжигающую жидкость до донышка, а потом сидеть и ни о чем не думать.

Совсем ни о чем.

Как я уже сказал Василию — я сильно сомневаюсь, что это дело можно раскрыть при существующей в Сербии системе политических и общественных отношений. Но дело не только и не столько в политике. Дело — в обществе как таковом. Девяностые не просто сделали нас кого-то нищими, кого-то убийцами, а кого-то жертвами. Они напрочь сломали всю систему моральных ценностей, которая еще существовала как то в обществе — хотя квартирный вопрос испортил уже не только москвичей. И что самое плохое — это все передалось нашим детям. Вот эта готовность на всё, ради того чтобы пробиться, урвать в этой жизни кусок… раньше тоже такое было. Но таких было намного меньше, они были меньшинством. И что самое главное — это не было социально приемлемым. Этого стыдились, это скрывали, про это писали юмористические фельетоны, это было темой проработок на партийных и комсомольских собраниях. А сейчас это не просто есть. Это новая норма. Этому учат с детства. Про это пишут книжки — как пройти по головам к успеху. Пацанов и девчонок, которые до тридцати стали миллионерами показывают по телевизору — нет, я не против, но вопрос, а как они пришли к успеху. В голову вбивается, что ради успеха — можно пойти на что угодно.

Вот, на что угодно — пошла и Аня. Девочка из неблагополучной семьи, но которую Бог одарил красотой, и которая решила использовать ее для того чтобы пробиться. Хоть как. Любой ценой. А ценой оказались жизни. И она, наверное, когда все это творила — понятия не имела, чем все это кончится. Что в итоге ее отец застрелит ее дядю. Брат на брата… твою же мать…

И проще всего назвать ее шлюхой. Гораздо сложнее — понять, что виноваты мы все. Потому что мы так живем. И смирились с этим. Потому что мы видим, чему учат наших детей. И тоже смирились с этим.

Как же все-таки хочется выпить. Но нельзя. Надо валить из страны. Йованич был прав — сейчас тут такая свистопляска начнется… и разобраться со мной захотят уже многие. Потом — можно будет и нажраться.

Хоть в хлам…

Хоть в дрова…

А сейчас надо ехать

…

Мой дом — стоял на том же месте, где я его оставил — а где же ему еще было быть? И первое, что я заметил, когда подошел — это то, что дверь гаража вскрыта. Причем вскрыта неумело, так что я вижу отсюда…

Аж так даже…

Решил заходить со стороны огорода… тут у меня есть небольшой сад и огород, от предыдущих владельцев остался. Задняя часть дома — наиболее безопасна, там всего одно окно, стрелять если что неоткуда. Да и знаю я дом — а они вряд ли дворовые постройки пошли обследовать…

Снаружи — там секретный замок, я сам врезал как раз на такой случай — я открыл заднюю дверь. Держа пистолет наготове, пошел вперед. Хоть я и не мастер в обращении с пистолетом — но и они, думаю, тоже. А я у мастеров учился. Которых на Балканах и поныне — предостаточно…

Двор. Никого.

Шаг за шагом.

Тишина. Можно даже по воздуху иногда определить, есть ли кто-то впереди — или нет. Но что-то подсказывает — никого.

Были и ушли.

Дверь вскрыта. Дверь в комнату, в которой у меня сейф.

Я еще не зашел в комнату, а уже знал, что там увижу. Они вскрыли и сейф. И украли винтовку. Ту самую. Заказную. Опытно-экспериментальную.

Только для меня.

Я не мог сразу осознать… осознал только сразу, что меня подставили и подставили мощно… я не знал как — но то что украли оружие, мое, зарегистрированное на меня — это не могло быть ничем иным, подставой только. Надо было звонить… хотя бы тому же Йованичу, сообщить быстрее, что у меня украли винтовку и тем самым попытаться хотя бы сделать так, чтобы потом то, что произойдет, труднее было спихнуть на меня.

Но когда я решил, что надо звонить — телефон зажил собственной жизнью и завибрировал в кармане.

Я достал телефон, и посмотрел, кто звонит.

Звонил Василий Никич.

Мне стало плохо. По-настоящему плохо… дыхание перехватило, это не фигура речи, это так и есть и хотя все там будем — не дай вам Бог…