Александр Афанасьев - Иностранец

Он помнил то, как стрелял в подростков — потому что они использовались мусульманами для разведки и доставки донесений. Любой подросток мог иметь пистолет, поставить мину. А были так же и такие, кто просто шарился в развалинах Олимпийской столицы 1984 года в надежде найти что-то, что можно толкнуть на базаре и купить на вырученные деньги хлеб для семьи. И еще хоть несколько дней продержаться.

В прицел было не видно.

Еще пять лет назад он бы с ужасом отверг возможность стрелять в женщин, детей, подростков. Но жизнь брала своё.

Он только чудом не пошел на ту расстрелянную сербскую свадьбу — отравился чем-то накануне и маялся животом. Иначе, скорее всего, лег бы, как и многие другие.

Потом он слушал рассказы беженцев и тех, кто уцелел в этнических чистках. Его поразил один факт — многие беженцы говорили, что именно мусульманские женщины и подростки проявляли наибольшую жестокость во время этнических чисток. У сербов женщины участия в войне не принимали.

Потом — он видел допрос одного мусульманина… он его знал до войны, имел с ним дело. Он спросил его — зачем ты пошел убивать? Разве до войны было плохо? А мусульманин ответил — да, плохо. У меня не было своей земли, а у тебя, серба — была. Мы отвоевываем свою землю для себя и не хотим ее ни с кем делить. Вы сербы — вот и убирайтесь в Сербию.

Так он постепенно понял одну вещь про эту войну. Есть война по приказу. Такая, к которой они все готовились в армии. Есть армия, есть генеральный штаб, есть Верховный главнокомандующий. Отдадут приказ и надо его выполнять — приказ. А есть война — народная. Там нет ни штаба, ни главнокомандующего, ни приказа. Там есть свои и чужие.

И потому он убивал и женщин и подростков и детей. Не стрелял только стариков — сами умрут. Все остальные были врагами. Женщина — если она не твоего народа — родит чужакам либо мальчиков, которые подрастут и станут воинами, либо девочек, которые станут женщинами и родят воинов. Дети — подрастут и станут либо воинами, либо рожать воинов. Подростки — мусульманские подростки воевали наряду с взрослыми моджахедами.

Так он по одному — застрелил больше трехсот человек. Потому что надо было, чтобы людей другого народа было меньше, чем людей его народа.

Потом — Милошевич подписал предательский Дейтонский мир, и война закончилась и он вступил в банду. И там он застрелил еще сколько то людей. Просто потому, что убийство приобрело для него обыденный характер. И теперь большинство убитых были уже людьми его народа.

Сербами.

Триста шестьдесят девятым был его старший брат. Он и сам не понял, как получилось, так что он его застрелил. Просто потемнело в глазах, а когда он пришел в себя — то увидел, что брат лежит на полу в крови. А у него пистолет.

Брат сказал ему ужасные вещи. Когда умерла Аня — он смирился с этим. Потому что понял — это наказание. Бог отнял у него дочь за то, что он сделал. Он принял это наказание. Он спокойно ждал, что Василий, который нанял русского для расследования — узнает имя убийцы. Тогда он исполнит свой долг и уйдет к Ане. Ему больше незачем жить.

Но брат сказал ему — что это он изнасиловал и убил Аню. Брат не сказал, брат спросил — но у него потемнело в глазах. Как он только мог выговорить такое?!

А когда темнота ушла — брат был уже мертвый.

Он боялся темноты. Она все чаще приходила к нему. Он боялся, что темнота снова застит глаза, и он не сможет выстрелить.

Он лежал на крыше дома. Под цевье винтовки он подложил рюкзак, в который он сложил гражданскую одежду. Сейчас он был одет в свою старую армейскую форму с опознавательными знаками Девятого армейского корпуса Югославской народной армии. Надел он и награды…

В отличие от брата — он сразу понял, кто убил Аню.

И теперь должен был рассчитаться.

Он позвонил русскому, чтобы извиниться. Да, он знал, что это русский подумал, что это он, Милан изнасиловал и убил свою дочь. Но он не был в обиде на это на русского. Он ведь не знал его и никогда не видел — а брат знал. Хотя русский распутал ту паутину лжи, которая была вокруг смерти Ани. Просто он и сам повелся на ложь.

Богдана Жераича он знал. Лучше, чем того хотел бы. Его дядя в девяностые и был тем человеком, который занимался бизнесом и отдавал приказы на совершение заказных убийств, которые Милан выполнял. Богдан видел Аню еще во младенчестве, они не раз бывали дома у Жераичей еще до того, как он ушел из семьи.

А потом он Аню соблазнил и убил.

И за это теперь должен был поплатиться.

Богдан что-то там разглагольствовал на трибуне — но ему было все равно, до него доносились отголоски, усиленные громкоговорителями. Он смотрел не на Богдана, а на флаг. Ожидал, пока утихнет ветер — и тогда можно будет стрелять.

Сербский флаг, многократно облитый грязью такими политиками как Богдан сербский флаг — нервно дергался, словно чувствовал взгляд снайпера

А вот Богдан ничего не чувствовал. Он привычно думал, что ему и сейчас все сойдет с рук. Его с детства не наказывали.

Флаг за его спиной — повис тряпкой, и Милан дожал спуск. Кровь — брызнула на флаг, оставляя чудовищный узор в виде короны там, где только что была голова будущего президента Сербии — и толпа многоголосо охнула. Но ему было все равно. Он чуть опустил ствол, нащупал прицелом то место, где должен был лежать Богдан Жераич и выпустил одну за другой еще девять пуль.

…

Он не собирался бежать. Ни к чему это. Вместо этого — он повесил винтовку за спину, и как был, в форме — начал спускаться вниз.

В здании никого на этажах не было, внизу кто-то был, от него шарахались. Он вышел на улицу. От площади бежали люди, какая-то тетка, увидев его — на ходу упала, потом начала отползать.

Он пошел по улице…

— Стой, ни с места!

Он обернулся. Увидел полицейские автоматы. Несколько секунд стоял, словно раздумывая, а что дальше делать. Потом начал снимать винтовку с плеча, не обращая внимания на окрики и команды копов.

Когда он ее взял в руки, полицейские открыли огонь.

Информация к размышлению. Сербский путь часть 9

Усташи.

Усташество — малоизвестная и страшная страница европейской истории, их злодеяния померкли на фоне злодеяний нацизма, историю их страны НГХ (независимое государство Хорватия) почти никто не изучает. Усташество считается разновидностью нацизма, хотя если всмотреться, с нацизмом его разделяет многое. Усташи виновны в гибели почти миллиона человек (если не больше) за короткий промежуток времени.

Признанного определения усташества не существует. Его сложно дать, потому что усташество очень бедно в идеологическом плане. Милован Джилас, партизан, публицист философ, диссидент — попытался объяснить, кто такие усташи: «Они были и современной тоталитарной, террористической организацией, и консервативными традиционалистами, и римско-католическими клерикалами, борющимися против православия, евреев и безбожников-коммунистов, а также примитивными, крестьянско-популистскими смутьянами.»