Антон Толстых - Кроме политики [сборник]

В воскресные дни Тимофей находил время для неспешного променада по московским улочкам. Канотье лежало на чёрных волосах с косым пробором, пуговицы сияли, тросточка мелькала под сильной рукой. Шика ради он вставлял в речь французские mots, полагая, что для полного счастья не хватало лишь знания anglais. Если же обратить взор на загадочную Небесную землю, то к её существованию Тимофей был абсолютно равнодушен. (О да, он был наслышан о Небесных как об источнике кафешантанных песенок наподобие «Забирай меня скорей, увози за сто морей». Для какой они ему надобности, позвольте полюбопытствовать?) [3] Примечание Сергиуса: Знакомые удивлялись, зачем Тимофею Ивановичу английский язык. Директор гимназии (о нём речь ниже) решил, что подчинённый хочет в эмиграцию. Учитель латыни выдвинул более оригинальную версию: ведь Николай II знал английский в совершенстве. Наш герой со своими редкими познаниями войдёт в доверие к императору и устроит на него покушение. Непонятно только, что мешало бы сблизиться с ним на почве тенниса (см. ниже). Сам Тимофей Иванович обе версии не подтверждал и не опровергал.

Тимофей по некоторым конкретным пунктам не был согласен с господином Иловайским, но раб учебника не имел права на протест. Латинисту же Зубову единственно не нраву было само преподавание латыни в век железных дорог, дирижаблей и беспроволочной связи.

Подопечные прилежно штудировали и историю, и латынь, и другие предметы, но ни один директор не подстриг бы всех под одну гребёнку. Начавшееся о нынешний год поведение четырнадцатилетнего Зайцева отличалось лёгким своеобразием, словно он влюбился в гимназистку румяную, но тщательно скрывал. В его возрасте Тимофей Иванович больше мечтал о рулетке.

Секунды спустя в голову проникло запоздалое воспоминание об отце помянутого гимназиста. Его родителем был всем известный Константин Зайцев, изобретатель аэроплана и, как следствие, первый и единственный в мире авиатор. До Тимофея дошли сведения, что сын первопроходца возомнил себя золотой молодёжью и своё поведение изменил соответственным образом. Скоро будет видно, кем назовёт себя этот юнец в те грядущие дни, когда авиатор станет далеко не единственным. Подождём два года или три, а дальше всё прояснится. [4] Примечание Сергиуса: Легко догадаться, что в реальной истории Константин Зайцев не был изобретателем самолёта. Менее очевидно, что он был всего лишь знакомым Можайского и в условиях реального мира не стал даже лётчиком. Поэтому у его сына не было повода для зазнайства. Описанный далее поворот с гимназистом в реальной истории тоже не имел места. Дальнейшая биография сына довольно проста. На русско-японскую войну он не попал, но, тем не менее, погиб в 17 лет во время Декабрьского вооружённого восстания. Кое-что насчёт альтернативного первого самолёта из России. Ланцов в «Десантнике на престоле» и Злотников в «Генерал-адмирале» (а может, и другие авторы) его предвосхитили. Но у Злотникова слово samolyot стало международным, по аналогии со sputnik. На Другой Земле никто не додумался. Всё равно «аэропланы».

Памятный своим нервным напряжением день, 10-е августа 1902 года, суббота [5] 20 января 2021 . Особняк приват-доцента Фатеева на Большой Садовой. В нём решалась Тимофеева судьба. Иль нож в сердце вонзишь, или рай откроешь…

В тот волнительный момент молодой учитель стоял перед любимой на коленях, прижав подол к напряжённому лицу. Софи полулежала на канапе, уткнув локоть в подушку, веер мерно обвевал ангельское личико, чуть приоткрытый ротик и предлинные шёлковы ресницы. Сам обожатель был несколько выше среднего роста, а даже в сидящем положении было заметно, что барышня превзошла его на три вершка. А во лбу звезда горит… Подобный маятнику, каждый взмах веера взметал надо лбом тёмно-рыжие локоны, что не ускользало от взора Тимофея.

— Голубка моя, я не намерен больше ждать. В моей груди Везувий так и клокотит… то есть клокочет. Мы не помолвлены три года. Что ты скажешь, если я перейду к действию?

Его дама сердца глубоко задышала, красноречиво покачивая кружевами шемизетки.

— Была бы здесь моя воля… — чистый звонкий голос ласкал Тимофеев слух.

Имел место один случай, когда губы ненароком прошептали ласковое имя «Соня». Милая в ответ сверкнула синевой глаз, прошипела «Не называй меня Соней» и ударила Тимофея по руке вмиг сложенным веером. Молодой человек руку отдёрнул, но получил неизгладимое впечатление. Ровно та же картина имела место, когда бедный учитель по воле сердца пытался коснуться тоненькой талии. Поистине Софи не просто прекрасная лебедь, а лебедь-шипун.

Воскресными днями Тимофей играл с Софи в лаун-теннис, благо рядом с домом Фатеевых расстилалась маленькая удобная лужайка. Мячик мелькал над сеткой словно стрекоза, барышня взмахивала ракеткой с той энергичностью, какая легко угадывалась в её статном теле. В один прекрасный миг рука двинулась сильнее, чем положено, и мячик влетел прямиком Тимофею в правый глаз. Во все стороны посыпались искры, синяк долго не сходил с лица, но другим глазом Тимофей увидел, как девушка разразилась волшебным смехом. Пресиние глаза сверкнули, сахарные зубы засияли, на щеках легли ямочки и вспыхнул румянец, и самым сильным желанием молодого человека стало, чтобы Софи попадала мячиком в глаз снова и снова.

Несколько иным случаем ознаменовался июнь текущего года. Недалеко от Малой Бронной Тимофей совершал променад со своей единственной. Стан скрывался под драпировкой длинной накидки, со шляпки спускалась густая вуаль. Во время короткого разговора Софи восхотела свежего воздуха и привычную вуаль на время откинула. Буквально в следующий миг Тимофею явилась неприглядная картина. Напротив него из-за угла выглядывал гимназистик и показывал свою натуру: встал напротив собственного учителя да на его раскрасавицу глазёнки вытаращил.

«Знать, в кондуит захотел!» — рассудил Тимофей. С этой мыслью он обернулся к Софи и увидел, что барышня взяла инициативу в свои руки. Глядя прямо на гимназиста, милая скривила губки и опустила собольи брови. Виновник заминки стушевался и медленно, мелкими шажками, ретировался. Тимофей с восторгом поцеловал девушку в запунцовевшую щёку и, как ни в чём не бывало, продолжил променад.

Казалось в известной степени странным, когда судьбу несостоявшегося жениха решала несуществующая телефонная линия между Москвой и Петроградом. Отец возлюбленной, многоумный приват-доцент, сделал единственным условием на первый взгляд выполнимое поручение. Передать петроградскому профессору сведения о любимых Фатеевым древних patois по ряду причин можно было не иначе как по телефонной связи. Но в грустной и гнусной действительности линию обещали четыре года назад, а прогрессивный проект остался на бумаге. Придумать другое поручение Софьин отец не мог, тем самым он знатно продлил холостую жизнь Тимофея.