Александр Михайловский - Медаль за город Вашингтон [litres]

Из окон президентской спальни, за решеткой, отделявшей сад особняка от Молла – как именовался главный парк города, – было видно, как несколько прогуливавшихся по саду людей начали нагибаться и подбирать падающие с неба листы. К ним присоединились и другие прохожие. Многие становились на четвереньки, чтобы подхватить бумажку с земли. Иногда они даже отталкивали других, не стесняясь пускать в ход кулаки, чтобы успеть раньше конкурента завладеть каким-либо листком.

– Мистер президент! – на пороге спальни появилась фигура Колина Мак-Нила.

– Что такое, Колин?

Дворецкий протянул Хоару четыре листка. В левом верхнем углу каждого стоял крупный порядковый номер – красная единица, синяя двойка, зеленая тройка либо черная четверка. Хоар заметил, что и сами листы частично были напечатаны в цвете – весьма дорогой процесс, подумал он и взял первый лист, тот, на котором была изображена единица.

Озаглавлен он был так: «Вторая Реконструкция – кровавое преступление». На нем были цветные изображения сгоревших домов, убитых женщин и детей – часто обнаженных, хотя причинные места были вымараны. Картинки были столь реалистичны, что, если бы Хоар не знал о том, что цветных фотографий еще не существовало – были лишь раскрашенные вручную дагерротипы, – их легко можно было принять за фотографии.

«Да, явно и это – дело рук проклятых югороссов, гореть им в аду», – подумал Хоар.

На обратной стороне листка он увидел список, озаглавленный: «Неполный перечень военных преступлений, совершенных солдатами федеральных войск», а под ним и свидетельства, в том числе и самих преступников.

«Вообще-то, – подумал президент, – бумага все стерпит». Только вот и в пасквиль о несчастном негре дядюшке Томе, написанным миссис Стоун, практически все северяне поверили. Хуже всего было то, что, в отличие от нашумевшей книжульки, где все было голословно, к свидетельствам прилагались фотографии, которые заставили ужаснуться даже Хоара.

Второй лист был хуже. На нем были фото с места нападения на Уилера – интересно, каким образом они их получили? А вот Родхам лежит абсолютно одетый, а не голый, как было написано в протоколах полиции. И заключение – содомским грехом тут и не пахло.

Что подтверждал и рассказ Уилера про то, как на него напали, и про его чудесное спасение. Тут же и показания Ричардсона, не только подтверждающие эти детали, но и называющие его, Хоара, заказчиком убийства президента. И, наконец, мнения нескольких известных юристов о полной незаконности импичмента – о чем Хоар, конечно, знал и без них, но никто не осмеливался об этом даже заикнуться.

Под номером три была напечатана статья этого гнусного предателя – Сэма Клеменса. Хоар два года назад специально ездил к нему в Коннектикут вместе с Рут-Энн по просьбе последней, когда отношения между супругами были еще более или менее сносными. Клеменс тогда стараниями своей Оливии превратился в аболициониста. А сейчас он требовал ни много ни мало независимости Конфедерации – причем в границах южных штатов и всех территорий к западу от них. И, наконец, он описал события, произошедшие на забытом Богом клочке суши, именуемом Бермуды. Оказывается, Уилер попросил югороссов о военном вмешательстве – «для освобождения Североамериканских Соединенных Штатов от преступников». Кто он, собственно, такой? Далее некий еврейчик по имени Джуда Бенджамин попросил того же от имени несуществующих Конфедеративных Штатов Америки.

И наконец четвертый, последний лист – самый страшный для Хоара. Это было обращение командования вооруженных сил Югороссии, в котором говорилось, что так как не осталось прямых каналов связи с «так называемой администрацией Хоара», то Югороссия подобным образом сообщает, что она поможет САСШ и КША восстановить закон и порядок и обеспечит мир между этими странами, а также восстановит справедливость на Тихом океане. Подробностей не было, но Хоару стало ясно, что пролет страшных железных летательных аппаратов – всего лишь прелюдия. И он боялся даже подумать о том, что за этим последует.

Но сейчас нужно было действовать, и действовать быстро. Он взял листок бумаги и написал:

Указ президента от тридцатого августа 1878 года

В округе Колумбия вводится военное положение.

Из домов разрешается выходить только по работе и делам, либо со специальным разрешением. Запрещаются любые собрания, включая церковные службы.

Войскам дозволяется арестовывать паникеров и агитаторов против законного правительства.

Населению предписывается немедленно уничтожить все подметные листовки и другие материалы, либо передать их армии. Любой, кто сохранит такую листовку, будет приравнен к мятежникам.

Особо злостных нарушителей закона и порядка дозволяется казнить на месте, с последующей конфискацией всего имущества в пользу правительства. Остальных приказываю держать на территории форта Линкольн, а если там не хватит места, то и других фортов на северо-востоке округа Колумбия, как мятежников, выступивших против конституционной власти.

– Колин, распорядись, чтобы с этого указа были сняты три копии – две пусть доставят в Конгресс и в «Вечернюю звезду», чтобы напечатали в сегодняшнем номере, а третью ты лично отдашь в руки генералу Говарду, причем как можно скорее.

Тимоти Майкл Хили, корреспондент газеты «The Nation», Дублин

Вокруг меня сидели полторы дюжины корифеев пера – тут были и Сэмюэл Клеменс, великий писатель и журналист от бога, главный редактор «Южного креста», и мой соотечественник Уильям Говард Расселл, прославившийся своими репортажами с полей боевых действий и представляющий лондонскую «Таймс», и знаменитый Джозеф Пулитцер от «New York Sun». И многие из них с неодобрением косились на новичка в моем лице.

Еще недавно я работал на Северо-Восточной железной дороге в английском Ньюкасле-апон-Тайн. Время от времени я писал небольшие заметки, которые мой дядя, Тимоти Дэниел Салливан, печатал в принадлежащей ему же дублинской «The Nation». Но в январе всех ирландских католиков неожиданно уволили с железной дороги за неблагонадежность, и я на последние деньги каким-то чудом добрался до родного Изумрудного острова. И не успел я сойти с корабля в Данлири у Дублина, как меня схватили и отправили в тюрьму Киллмейнхем как подозрительного элемента, где я сумел каким-то чудом выжить. После того как нас в апреле освободили Ирландские королевские стрелки, дядя Тим попросил меня написать цикл статей о пережитом. После чего меня зачислили в штат газеты, превратившейся – в том числе, по словам дяди, из-за моих статей – в самую авторитетную во всей Ирландии.