Александр Михайловский - Операция «Яростный полдень» [СИ litres]

– Хорошо, – сказал Миклош Хорти, – я так и сделаю. А сейчас я уступаю тебя матери, которой надо о многом тебя расспросить.

Тогда же и там же.

Супруга адмирала и регента Венгрии Миклоша Хорти Магдолна Пургли де Йозашхейи.

Уже несколько месяцев нами владеет одно чувство – страх. Оказалось, что ввязаться в войну против Советского Союза на стороне Гитлера – проще, чем уцелеть в этом кошмаре. Сначала все шло, как планировал мой муж и его генералы. Немецкие и венгерские войска бодро продвигались вперед, а большевики могли только беспомощно отбиваться и отступать, отступать, отступать. Потом в мироздании что-то лязгнуло, будто открылась дверь склепа – и в нашем мире, блистая новеньким оружием, появились жуткие русские солдаты Апокалипсиса. И даже сам Папа Римский сразу признал Врата дьявольским образованием. А потом началось такое, что даже в Будапеште были слышны отчаянные вопли вермахта, заживо перемалываемого в этой беспощадной мясорубке. Германия пыталась сопротивляться этому року, бросая в пасть разбушевавшемуся Молоху свежие дивизии одну за другой, но у Зверя из Бездны оказался отменный аппетит – и, прожевав одну порцию пушечного мяса, он требовал еще и еще.

Как говорят знающие люди, эту войну Германия и ее союзники проиграли еще в те дни конца августа – начала сентября, ибо тогда в хаосе Смоленского сражения вермахт потерял три армии и все четыре танковые группы. Гибель или пленение почти двух миллионов солдат необратимо подорвали боеспособность германской армии и дальнейшие события только усугубили это обстоятельство. Чем больше брыкалось германское командование, отказываясь признавать неизбежное, тем глубже затягивало их в эту трясину. Все прочие события: прорыв марсианских панцерных армад к Риге и ликвидация независимости Финляндии – прошли для меня как во сне. Это происходило где-то далеко и казалось далеким от насущных венгерских интересов. Тогда я лишь боялась, что однажды большевики и их ужасные союзники, закончив другие дела, вспомнят о существовании нашей Венгрии, которая им на один зуб.

Это произошло в начале мая, когда ласковое солнышко светило на Будапешт с голубого неба. Летняя кампания сорок второго года началась с сокрушающих ударов, скомкавших и раздробивших венгерскую, румынскую и итальянскую армии, а в самом центре этого человеческого водоворота оказался мой сынок, моя кровиночка, мой Иштван. Я знала, что до этого он несколько раз оказывался на волосок от гибели, и поэтому умоляла его бросить все и вернуться в Будапешт, но он каждый раз упрямо отказывался. Поэтому, когда венгерская армия попала в окружение и начала свое мучительное отступление (впоследствии закончившееся катастрофическим разгромом), я была уверена, что мой сын погиб еще в первые дни – не мог не погибнуть, ибо его храбрость всегда превалировала над осторожностью. Поэтому я мысленно похоронила своего сына и оплакала его несчастную судьбу.

Едва я смирилась с тем, что никогда больше не увижу своего сыночка, как нас с Миклошем стал терзать страх за свое собственное будущее, судьбу нашего младшего сына, невесток, внука и внучек. Разделавшись с окруженными на украинской равнине войсками, русские начали обкладывать Венгрию со всех сторон, будто охотники вываживающие притаившуюся на лежке волчью стаю. Повсюду цепочки красных флажков, охотники на номерах и задыхающиеся от ярости своры псов-волкодавов. Сначала нам казалось, что от ярости большевистских армий нас защитят горы, где хорошо держать оборону, но чем дальше фронт загибался на юг, тем очевиднее становилось, что этот забор однажды закончится. Так и произошло. Две русских танковых армии проникли к нам на задний двор через враждебную нам и Германии территорию Сербии и со всеми удобствами устроились на исходных позициях для наступления.

С этой поры страх стал просто леденящим, костлявыми пальцами он хватал за горло, и, ложась вечером спать я не знала, проснусь ли я утром – ведь марсиане имеют привычку в любую погоду точно сбрасывать на свои цели бомбы ужасающе большого калибра. А мы с Иштваном как раз считали себя важной целью…

И тут, в самый разгар этого кошмара, в Будапешт живым вернулся мой многократно оплаканный и похороненный сын Иштван! Он вернулся оттуда, откуда не возвращаются – из места, ставшего синонимом царства мертвых. Я считала его погибшим, а он оказался жив… Я радуюсь его чудесному спасению и боюсь, как бы оно не обернулось окончательной погибелью, потому что мой сын вернулся не случайно, а только для того, чтобы донести до нас Послание от Повелителей Ада, лежащего по ту сторону Врат. У меня от одной мысли об этих людях подгибаются колени, а Иштван лично встречался с человеком, как брат-близнец похожим на Мефистофеля, жал ему руку и преисполнен к этому существу величайшего уважения, будто тот – не слуга Князя Тьмы, а сам Божий Посланец.

Но, как ни удивительно, именно та сила, от лица которой выступал наш Иштван, дала нам надежду на более-менее благополучное завершение этой злосчастной войны. При условии, если мы будем послушны, эта сила обещала не разрушать Венгрию и не подвергать ее тотальной советизации. Расспрашивая своего сыночка, как получилось, что он вернулся к нам с таким странным предложением, я с удивлением узнала, что, прежде чем господин Сталин написал письмо моему мужу, они вчетвером – Иштван, глава Советского Союза, посол русских из будущего и главный венгерский коммунист Эрнё Герё – долго, почти целую ночь, разговаривали, вырабатывая, как выразился мой сын, «политику партии по венгерскому вопросу». В результате мой сын стал если не коммунистом (до чего еще очень далеко), то уж точно правоверным сталинистом. В его глазах вождь русских коммунистов прочно занял место, которое в сознании нашего поколения занимал император Франц-Иосиф.

– Пойми, мама, – говорил мне Иштван, – большевизм теперь уже совершенно не тот, что был двадцать лет назад. Взявшись за построение своего государства, коммунисты были вынуждены избавиться от всех своих разрушителей до основания. Построенное господином Сталиным государство, если его рассматривать не через прицел, а вблизи, выглядит ничуть не более экзотично, чем венгерское королевство, в котором по воле моего отца нет и никогда не будет короля.

От этих околополитических вопросов к моему горлу снова подкатил безотчетный страх. Да, соглашение с большевиками и их покровителями-марсианами спасет венгерский народ от немедленного физического истребления – но не получится ли так, что мы сами, своими руками, отдали свою Венгрию во власть ужасающей большевистской тирании? Ведь то, что хорошо для диких русских, еще не изживших свою древнюю византийскость, вызывающую в них желание поклоняться перед ужасающими тиранами, может оказаться плохо для цивилизованных европейских народов.