Василий Панфилов - Дипломная работа [СИ]

… из Санькиной каюты выкатывается рычащий клубок из нескольких тел. Секунда, и два из них остаются лежать на палубе, а Санька с длинным чужим ножом вскакивает на ноги и тут же кидает его в кого-то…

… за моей спиной!

Пригнувшись, рыбкой прыгаю вперёд, и развернувшись в полёте спиной, стреляю в падении, жёстко приземляясь на палубу. Но я – жив, а несостоявшийся убийца – нет!

– Держи! – кидаю брату револьверы и патронташ, получаю совершенно безумный оскал в ответ. На окровавленном лице выделяются только белые зубы и глаза…

… глаз.

На «Авроре» разгорается бой, стрельба слышится в каютах экипажа и в трюме. Вспышки выстрелов в ночи, мат, крики врагов. Всё очень сумбурно, шумно и… страшно.

Санька с двумя револьверами крутится среди надстроек судна, я с винчестером. Привычно, как отрабатывали много раз, прикрываем друг друга. Натыкаюсь на детское тело…

… и сердце пропускает удар, но эмоции – потом. На корме послышался стрёкот «Мадсена» и матерный рёв капитан, потом зажглись бортовые огни, и в несколько минут ситуация развернулась в нашу пользу.

В пиратскую лайбу по правому борту механик кинул связку динамита. Внизу рвануло, потом что-то загорелось, задымилось, послышались отчаянные крики на чужих языках.

– Не нравится, суки!? – оскалился доктор, перегибаясь через борт и всаживая очередь из «Мадсена» в пиратов, пытающихся потушить на своём судне пожар. Пять минут спустя всё было кончено, мы…

… победили.

Трое убитых в экипаже, четверо раненых, и это если считать только тех, кто не может передвигаться сам. У брата через всю рожу шрам, и хотя глаз цел, но ранение нехорошее. У меня, кажется, сломаны рёбра… нет, без кажется!

Обыскиваем наскоро трупы, и за борт! Чуть меньше тридцати человек, не считая тех, кто остался на пиратском судне. Трофеев мало, в основном низкокачественные золотые украшения, не производящие на африканеров никакого впечатления, да дрянное оружие. Единственное, кинжал из индийского вуца у капитана, да пара стоящих сабель. Остальное – хлам.

Короткий допрос оставшихся в живых пиратов не дал ничего, равно как и обыск судна, на котором каким-то чудом потух огонь. Капитан и вся верхушка убиты, прочие либо молчат и готовы умереть, либо и правда ничего не знают.

Расспрашивать, впрочем, некого. Самый молодой, очень красивый мальчишка лет пятнадцати с тонкими чертами лица и кофейного цвета кожей, обосрался от страха и только подвывает на одной ноте.

– … сошёл с ума, – констатирует Адольф Иванович сухо после короткого осмотра.

Молодой мужчина лет двадцати смотрит тупо, судя по специфическим мозолям и повадкам – селюк, попавший в море едва ли не впервые. Классический «бери больше, кидай дальше», низкий лоб с надбровными дугами, вид человека, не обременённого интеллектом, едва ли не умственно отсталого.

Старик с катом [49] Catha edulis (кат) – цветущее растение, произрастающее в районе Африканского Рога и Аравийского полуострова. Среди общин этих областей, жевание ката является социальным обычаем с тысячелетней историей. 1) Кат содержит моноаминный алкалоид под названием катинон, амфетаминоподобный стимулятор, который вызывает возбуждение, потерю аппетита и эйфорию. за щекой смотрит безучастно, он уже мёртв, и знает это. Пытать…

… противно.

– За борт, – командую коротко, и первым на встречу с акулами отправляется селюк. Выражение недоумения на лице, всплеск, короткий вскрик…

… и пятно крови на волнах, а потом ещё два раза.

После – короткое расследование и приборка палубы. Ничего нового, кроме того, что часовой…

– … выпил, – подтверждает медик уверенно, и скривившись болезненно, поднимается с колен.

– Слышали? – капитан зол, и не скрывает этого. Отчасти это и его вина… не уследил!

Можно ли вынести приговор мёртвому? Оказывается, да… после короткой молитвы тело часового, зашитое в саван, отправляется в море. Всплеск…

… пятно крови.

Экипаж молчит. Не по божески…

… вот только лежит на палубе Лёшка Севастьянов. Тридцать лет, пятеро детей…

Ванька… десять лет.

Молчит экипаж. Этих будем хоронить позже и не здесь. Не в акульих желудках…

– Как-то оно всё через жопу пошло, с самово начала, – выдал Санька, кривя губы. Так… мысли вслух вылетели. Сказал, и снова замолк, подпёр подбородок кулаком и уставился одним глазом на хлещущий на улице дождь.

– Кхе-кхе-кхе! – повернувшись на скамье в сторонку, закашлялся капитан, пряча усмешку в полуседых усах.

– Хн… – доктор отвернулся, напряжённо вглядываясь в струи воды, стекающие с парусинового навеса, и только плечи от смеха подрагивают.

– Хм, – в мой огород камушек, но давлюсь невольно смешком… и правда, удачно сказанул. Но брат не заметил собственного каламбура, и просто выплёскивает дурное настроение. Не нарошно, оно само наружу вылезает, тёмная сторона.

Сейчас вот скорее забавно вышло, но это скорее исключение, так-то скорее зло получается. Потом извиняется, да…

Рана поперёк морды оказалась болезненной, заживает долго, ноет и подёргивает. Не то чтобы вовсе уж невтерпёж, но боль эта постоянная и непрекращающаяся, извела его вконец, ну и нас заодно.

Адольф Иванович предлагает морфий или кокаин для обезболивания, но брат набрался от меня предубеждения к дурманящим средствам, и отказывается категорически. Правда, характерец… иногда я начинаю думать, что лучше бы согласился, настолько это достало, но потом вспоминаю вояк, которые после госпиталя отучались от морфия, и…

… потерплю! Не все, к слову, и отучились. В Дурбане хватает наркоманов из бывших военных. Отношение к наркомании и наркоманам в обществе негативное, прощают разве что фронтовиков, и то не всяких. Если конечность была неудачно ампутирована и у человека фантомные боли, позвоночник повреждён, мигрени после контузии – да, морфий прощается.

Любителей наркотических грёз в Союзе не уважают. Сказывается влияние староверов, да и в целом коллективное бессознательное у нас на крестьянском фундаменте, чуждающемся любого дурмана. У нас даже пьют, согласно статистике, заметно меньше, чем в Российской Империи, хотя казалось бы, возможности-то какие?!

Ан нет, не складывается как-то с винопитием. Наоборот, многие зароки дают, иногда целыми капральствами. Как-то оно и… незачем, что ли.

Культуры винопития в простонародной среде нет и не было никогда. Не Франция, чай! Дегустировать брагу и сделанный невесть из чего самогон, наслаждаясь послевкусием, это как-то… странно, в общем. Пьют, чтоб забыться, провалиться в сон после адово тяжёлой работы, от отчаяния. От безнадёги.

А в Союзе, с его достатком и маячащими перед носом возможностями, как-то так сложилось, что пропустит работяга после работы пару кружек пива после работы, да и баста! С товарищами под разговор, иногда и под представление с танцами! Что-что, а формат кафешантанов в Дурбане хорошо приживается.