Марк Рабинович - Переплетение времен

– Ты волхв, что ли? Что делаешь на моих землях? Чем докажешь свои слова? Может ты хазарский лазутчик?

Земли, наверное, были спорными, но конунг явно не заморачивался политкорректностью. Да и насчет хазар он как в воду глядел, воистину – Вещий. И тут меня осенило, ведь он сам назвал меня волхвом… Тем временем, он спешился. Я хотел было ехидно поинтересоваться здоровьем его любимого коня, но, озабоченный своим собственным здоровьем, воздержался. К тому же, как мне показалось, летописец сильно преувеличил пафосность Хельги по отношению к лошадкам, потому что Вещий небрежно бросил поводья одному из воинов и даже не поинтересовался как устроят его коня. Наверное викингу-варягу привычнее было бы побеспокоиться о целости своего драккара, который остался в Ладоге. И все же стоило попробовать, тем более, что конунг ждал ответа.

– Да, о Великий Князь…

Я начал пафосно, но не подобострастно, как и подобало, по моему мнению, говорить волхву, любимцу богов. Начало Вещему явно понравилось и его глаза перестали сверкать. Наверное, его не так давно начали называть Великим Князем, а может быть я даже был первым.

– Да, конунг, я великий волхв и мне приоткрыта завеса над грядущим.

Олег подошел ко мне, тяжело ступая кожаными постолами, взял меня жесткой рукой за подбородок, уставился в меня своими зелеными глазами и сказал тоном великого сомнения:

– Ой ли? Не слишком ли ты молод для ведуна? А вот для лазутчика в самый раз.

Отвести взгляд означало верную смерть и краем глаза я заметил, как напрягся Урхо.

– Не годы делают смертного волхвом, а воля богов – заявил я, нагло глядя конунгу прямо в лицо.

Примитивный демагогический прием сработал и князь отпустил мой подбородок.

– Посмотрим, какой ты волхв. А ну-ка скажи, что меня ждет в грядущем? Скоро ли буду пировать в Вальхалле?

Ну князь, подумал я про себя, ты нарываешься, да еще и не в рифму. Придав лицу многозначительное выражение, я заговорил:

– Внимай же мне, о Хельги! Вот что мне открылось! Грядущие годы таятся во мгле, но вижу твой жребий на светлом челе. Запомни же ныне ты слово мое: воителю слава – отрада, победой прославлено имя твое, твой щит на вратах Цареграда 4 4 (Здесь и ниже) А.С.Пушкин, "Песнь о Вещем Олеге". …

Постепенно я повышал уровень пафоса, не глядя на Олега и подняв свой взгляд к небесам, как бы читая нечто неподвластное взору смертных. На душе было муторно, но выхода не было, назвался волхвом – пророчествуй. Когда я был еще мальчишкой, моя интеллигентная мама мучила меня, заставляя заучивать наизусть заумные стихи, смысл которых порой от меня ускользал. А вот теперь мне это пригодилось. Пушкинские строки я, мысленно моля прощения у еще неродившегося поэта, на лету переводил с русского на древнерусский. Получалось неплохо и мне даже удавалось кое-где соблюсти рифму благодаря схожести языков. Краем глаза я заметил ужас на лице Урхо и тонкую струйку слюны из открытого в непомерном удивлении рта Вещего Олега. Наконец, я закончил свое, а точнее – пушкинское, пророчество:

– И холод и сеча ему ничего… Но примешь ты смерть от коня своего!

Мне, несомненно, удалось привлечь к себе всеобщее внимание. Наконец, князь захлопнул рот и сглотнул слюну.

– Красиво поешь, волхв – неуверенно произнес он – Да правду ли говоришь?

– А это, князь, только время покажет – уверенно заявил я.

– Trúir þú honum, Agviðr? 5 5 Ты веришь ему, Агвид? (исландск.) – спросил он Урхо.

Эту фразу на скандинавском я с грехом пополам понял и постарался не подавать виду, что меня удивило имя, которым он назвал моего спутника.

– Já, konungur minn 6 6 Да, мой король (исландск.) – ответил тот.

Я подумал было, стоит ли предупредить князя об опасности сентиментального поклонения скелету давно умершего жеребца. Пожалуй, не стоит. Спасение Олега-Хельги могло существенно изменить историю и поколебать хрупкое равновесие моего мира. Это, пожалуй, будет покруче, чем раздавить бабочку или накропать письмо за неграмотных киевских евреев. Да и неизвестно еще, правду ли написал летописец или это была еще одна литературная комбинация в стиле Стивена Кинга.

– Похоже, ты правду говоришь – все еще неуверенно произнес Олег – Да и одежа у тебя странная.

Наверное он увидел накладные карманы на моих армейских штанах и принял их за нечто сакральное. Дружинники тем временем начали раскладывать импровизированный лагерь: жечь костры и готовить пищу на берегу Трубежа.

– Ладно, послушаем что Агвид нам расскажет – сказал Олег – Подходите к моему костру.

И он пошел прочь, пару раз удивленно оглянувшись на меня.

– Так ты еще и Агвид? – спросил я Урхо на иврите, когда нас уже не мог слышать князь.

– Это означает "лесной воин". Таково мое варяжское имя. Я княжеский лазутчик в Лесу.

Он смотрел на меня со странной смесью чувств на лице: был там и страх и восхищение и еще что-то не поддающееся определению.

– Ты что, и взаправду волхв? – осторожно спросил он.

– Нет – честно ответил я – Я умею немного лечить и еще кое-что, но я не волхв и с богами не общаюсь. Правда, я немного знаю о будущем…

– И княжий конь…? – он не договорил.

– Да – неуверенно сказал я – Скорее всего.

– А как?

Следовало бы промолчать или соврать что-нибудь, но я вспомнил наши откровения и ответил честно:

– Это случится нескоро. Его укусит ядовитая змея, которая выползет из черепа давно умершего коня.

– Йомаль! – воскликнул он.

– Ты предупредишь его?

– Так нельзя, ведь это воля богов. Нет, я не скажу. О, Йомаль! Какая красивая смерть! Какая смерть!

И тут, наконец, до меня дошло… Нет, не укусит Вещего Олега никакой гад ползучий, а погибнет он совсем другой, не такой красивой смертью. Но оба летописца запишут именно змеиную версию, бездумно озвученную беспечным израильтянином. Почему они так сделают? Может быть и сами поверят свеженькой легенде, а может быть политично используют фейк-ньюс чтобы скрыть менее героическую причину его смерти. Как это будет на самом деле? Некрасивая смерть от дизентерии или бесславная гибель в неудачном походе? Боюсь, что мне не удастся это узнать, да и не интересно. Поэтому летописному Олегу суждено загнуться от укуса гадюки. Воистину, красивая смерть!

Мы подошли к княжескому костру, причем я тщательно кутался в плащ скрывая надпись на своей рубашке. Нам выдали похлебку из проса с полосами сушеного мяса, а ложки и плошки у нас были с собой. Кроме того мне досталось несколько больших глотков пива из переходящего из рук в руки меха. В колеблющемся свете костра мне удалось разглядеть лица воинов. Здесь, возле князя, сидели, надо полагать самые ближние дружинники. Были здесь пожилые, были совсем юнные. Лица были самые разные, здесь явно собрался северный интернационал: скандинавы, славяне, белоглазые северяне и даже степняки неизвестной национальности: то ли огузы-печенеги, то ли мадьяры, то ли хазары. Все они были бородатые с выбритым затылком, как у князя и и были они самой разной масти. У костра сидели и к костру подходили рыжие, пегие, седые, светловолосые, попадались и брюнеты. Нравы, судя по поведению варягов, были самые демократичные. Воин мог запросто подойти к княжескому костру, налить себе пива из мехов и посмеяться над шутками или рассказать замшелый похабный анекдот. Но Хельги они не то боялись, не то очень уважали и это было заметно.