Александр Лекомцев - Надёжный флюгер. Юмористический фантастический роман-боевик

Ведь это были, в основном, жители сёл, где располагались богатейшие прииски, Кербинский и Херпучинский. Здесь и, по сей день, имеются довольно солидные запасы россыпного золота высокой пробы.

Люди шли на поиски сокровищ, надеясь быстро разбогатеть… не тратя на нелёгкий путь много времени и труда. Так бы им желалось… Ведь, казалось бы, работай, старайся, богатей. Ведь ещё много в ручьях и речках рассыпного драгоценного металла. Новой власти пока, – год-два,– будет не до строгого контроля и учёта природных богатств России. Ей бы прибрать то, что под руками и раздарить своим верным вассалам и самым приближенным к ней холопам.

Велика и безгранична человеческая глупость и алчность. Всё повторяется, не только доброе, но и злое, неприятное, неприемлёмое. Ничего с этим не поделаешь. Много об этом можно и нужно говорить. Не всё ведь ещё сказано…

Надо отдать должное либеральному писателю Рынде, который успевал следовать почти везде и всюду за своими героями.

На поваленном дереве сидела Груня, беглая жена одноглазого Митрохи, а рядом, с местами пробитой пулями гитарой, в шинели, бывший белогвардейский поручик Виктор Оренский. У их ног лежали дорожные мешки и винтовка. Револьвер покоился у Оренского в кобуре.

Конечно же, рядом с ними в невидимом состоянии находился и Роберт Борисович. Он знал, великий выдумщик, что история этой любви будет трагична. Без таких поворотов не обойтись, тем более в авантюрном, приключенческом романе. Рында ведь писатель, а не какое-нибудь там дерьмо, выброшенное мутной волной безвременья на жуткий берег действительности.

Груня была относительно спокойна, насколько такое возможно в сложной жизненной ситуации.

– Витя, а ты и вправду меня любишь? – в который раз спросила она у своего возлюбленного. – Простую бабу, деревенскую.

– Конечно, Грушенька, конечно. Зачем же ты сомневаешься?

– Хорошо-то как! Но я вот по ребятишкам своим скучаю.

– Пройдём с тобой в Маньчжурию и скоро вернёмся. Даст, возможно, Бог, придём в эти края со святой освободительной миссией. Был бы жив атаман Калмыков, командир наш славный. А если нет, то и другой найдётся. Были же добрые командиры и остались. Видно, многие уже там, в Маньчжурии.

– Мне бы, Виктор, дочек потом с собой взять. В тоске я очень.

– Милая моя, Груня,– Оренский нежно обнял её,– всё будет хорошо. Я чувствую. А муж твой, если не дурак, то всё поймёт.

– Ох-ох, ничего он не поймёт. Он дурак и злой. Понятно мне, что нам надо уходить за кордон. Ещё придётся перебираться и через Амур. После – в страну Китайскую. Как ещё там всё произойдёт и получится?

– Грушенька моя, я полагаю, что там не хуже, чем здесь. Ведь не может быть уже хуже. Не бывает хуже… Жаль, что нет лошадей у нас. Но всё будет нормально. Я хочу, чтобы было именно так. Я буду стараться.

– Я очень верую в тебя, Витя, как в Бога, даже больше, чем в Господа нашего. Да простит мне он слова мои грешные! Но то, что говорю, то так ведь и есть.

– А у меня и слов-то не находиться. Просто не существует ни в одном языке мира таких слов, которые смогли выразить то, как я тебя люблю.

Они оба услышали явственный треск пересохших сучьев под чьими-то ногами. Но всё произошло очень быстро.

Из густых кустов ольшаника на поляну со злорадной улыбкой вышел одноглазый Митроха. С винтовкой наперевес, он шёл прямо на Груню и Оренского. На лице его читалось удивление, но не столько это, сколько радость предстоящей и скорой мести.

– Не двигайся, ваше благородие! А ты, Груня, в сторону от него отсядь! – Злорадно предупредил Митроха.– Я вот поохотиться от своих отошёл, а случай мне вас послал, голубчиков. Славная охота вышла. Здорово всё, ваше благородие!

– Грушенька, – сказал тихо Оренский,– отойди от меня в сторону! Прошу тебя! Умоляю! В тебя он стрелять не станет!

Но Груня изо всех сил вцепилась в руку Оренского.

Он пытался разжать аккуратно её пальцы, но не мог. Почти мёртвая хватка.

– Чёрт одноглазый, Митрошенька, ты уж прости, я полюбила Виктора! – Запричитала Груня, оставаясь на месте.– Сил моих нет! Убей меня – его не тронь!

– Господин Митроха, свинья ты красная,– Оренский старался держаться спокойно.– Ты не способен убить офицера царской армии России! Кишка тонка! Ты можешь лишить жизни только беззащитную женщину, ту, которая родила тебе детей! Такой ты вот и есть!

– Ишь, ты,– Митроха сплюнул,– какая любовь то громадная меж вами случилась! Каждый подохнуть желает. Огонь на себя вызывает… А мне вот и обидно. Меня бы так вот кто-нибудь возлюбил, – сказал Митроха. – Но ты борзой беляк своё получишь, не волнуйся! Уж я-то стреляю, ни тебе чета! А ты детей бросила, Грунька! Ты ж, получается, подлая баба! Тварь жестокая, без сердца! Разве такие бабы имеют право на жизнь? Никак, не имеют.

– Гриша, каюсь! – сказала негромко Груня.– Я ребятишек заберу! Мои они!

– А накося-выкуси! – Митроху внезапно охватил гнев, и он, почти не целясь, выстрелил, – на тот свет ты их не заберёшь.

Груня упала, смертельно раненная.

Оренский успел несколько раз выстрелить из револьвера в Митроху и тоже… смертельно ранил его.

– Меня?– прохрипел Митроха. – Да как же такое можно?

Он неслыханно удивился, умирая, и, главным образом, тому, что его можно убить. Ведь раньше-то никому не удавалось такое сделать.

– Тебя, свинья красная, раб разбойной власти,– хмуро сказал Оренский. – Я тебя убил… Да и на том свете тебе покоя не дам.

Перед ним внезапно нарисовался Рында. Должен же он был, как-то, успокоить Оренского. Ведь Роберт Борисович – истинный демократ, а значит и – человек. В том, что он гуманист, Он сказал:

– Господин, Оренский! Я всё это придумал. Извините, но такой ход просто остро необходим для сюжета. Классическая литература требует… э-э… жертв.

– Сгинь, нечистая сила,– тихо произнёс Виктор.– Зачем ты мне мерещишься, тварь подземная! Изыди, Сатана!

– Да всё гораздо проще!

Оренский без слов направил на Рынду ствол револьвера. Тому, разумеется, ничего не оставалось делать, как стать снова невидимым.

Встав на колени перед бездыханным телом Груни, Оренский задумчиво играл густыми прядями её волос.

– Грушенька,– сказал он тихо, со слезами на глазах.– Груша. Спи, Груня. А потом пойдём дальше. Нам долго ещё идти, родная моя.

Он посмотрел в пространство, наполненной таежной хвоей и листвой. В глазах не было слёз. В то, что произошло, поручик отказывался верить.

На выстрелы поспешно прибежали, вооружённые до зубов, Григорий, Степан и Фёдор. Они угрюмо обступили Оренского.

– Может, белогвардейское благородие, ты обратишь, в конце концов, на нас своё гнусное внимание?! – Григорий был настроен воинственно и не очень миролюбиво.– Ты прикончил Митроху?