Людмила Перцевая - Чёрный конгресс [litres самиздат]

– Машенька, у тебя ложное представление об этой огромной территории, там много всего разного, но там живут люди. Всякие. Есть изуродованные жизнью, есть счастливые, работающие в лесах, на полях, простой труд, простая жизнь… И о ней нет ничего в вашей внутренней сети.

Неожиданно рядом с ними возник Павел, словно из-под куста вывернулся.

– Я вижу, вы отлично поладили, – лучезарно улыбаясь, сказал он, – неужели какой-то общий проект родился? Никогда бы не подумал.

– Да, у Марии есть ранее не обнародованные задумки о регуляции новых течений, – не дав опомниться ни Марии, ни Павлу, деловито ляпнул Василий первое, что пришло в голову. – Нам для разработки нового проекта понадобиться небольшая командировка. Но чуть позже.

Павел понимающе кивнул: а этот новенький – молодец, и пару себе выбрал …перспективную. Внутри у него что-то нехорошо и больно шевельнулось, но не озвучивать ведь недостойные даже не мысли, а чувства, так что ли их раньше называли?

Павел откланялся и убрался восвояси. Мария, лукаво прижмурившись, посмотрела ему вслед. Обойдешься! Василий же был непроницаем. Надо как можно толковее продумать этот внезапно возникший проект. Хотя почему «внезапно», еще когда он бродил по России, много слышал о невероятных планах подогнать через Балтику тепло к этому краю земли. Почему бы и нет?

Но сейчас ему хотелось говорить с Марией о другом. О важном.

– Мы с тобой даны друг другу в ощущениях, для меня это очень новое, странное и сильное осознание необратимой трансформации. Боюсь, что я впредь уже не смогу без тебя обходиться, словно ты – часть меня.

– Как странно ты говоришь, – робко сказала Маша, глядя на него синими глазами снизу вверх, так ощутима была разница в росте. И, казалось, в возрасте. Или в чем-то ещё. Непонятном, но довлеющем. – Мне тоже кажется, что ты – это я, только не смейся, но когда тебя нет рядом, меня сразу берет страх, возникает чувство, что я в опасности…

– Почему я должен смеяться, – Василий с трудом подавил в себе желание взять ее на руки, прижать к себе, приласкать. – Это произошло, и с этим мы будем теперь всегда существовать. Мне даже думать хочется вслух, чтобы ты в этом участвовала.

– И о чем тебе хочется думать? – Она опустила глаза, даже не пытаясь предугадать, что может сказать в следующий момент этот невероятно близкий и абсолютно непонятный человек. Они уже были возле своего подъезда, вернее – у жилища Марии. Одновременно подумали, что хорошо бы здесь укрыться для большого и важного разговора.

– О чем мне хочется думать, – повторил Василий, отталкиваясь от фразы, как от стартовой колодки. – О вашей стране, ее истории, поступательном движении. Только не спрашивай – как, но я видел вашего правителя, он вручал вверительные грамоты послам, и я при этом присутствовал, посмотрел ему в глаза, многое в них прочел. (Маша почувствовала некий холодок, пробежавший по спине, но Василий тут же ласково взял ее за руку – и всё прошло. Она с обостренным вниманием слушала его).

– Страна все время стремилась вписаться в мировой мейнстрим, искала проходы через горы и пустыни, осваивала территории. То прорубала окно через Балтику, то отвоевывала рубежи на Черном море, то в азиатском направлении, – и все с боями. В этом огромном котле оказывались самые разные нации, казалось – несовместимые по менталитету, религиям, традициям. Они научались сосуществовать – вынужденно! И весь мир смотрел на этот бурлящий котел с большим напряжением и недоверием, его хотелось пригасить или, как минимум – накрыть поплотнее крышкой.

– Ты говоришь о вечных санкциях, о блокадах, о давлении?

– Да. Россия пыталась искать союзников, но со временем все договоры о дружбе и сотрудничестве рушились.

– На Земле все время так происходит, со всеми! – Мария улыбнулась. – Здесь нет ничего постоянного, ты же достаточно образован, чтобы знать это, Россия – не исключение из правил, а скорее – подтверждение.

– Ты права, но меня сейчас интересует именно она, здесь моя функция, – как-то непонятно сказал Василий. – Пока вокруг идет конкурентная борьба, в которой все средства хороши, здесь, в этом отгороженном внешним барьером ненависти пространстве, строят и созидают. Здесь был проведен уникальный опыт по смене социального устройства общества, уникальный, многообещающий! Не сохранившись внешне, он продолжает развиваться внутренне. Я это увидел. И дела… Укрепив новым оружием южные границы, страна решила выходить вовне через северные, слава богу, новые технологии это позволяют!

– Ты говоришь об этом новом проекте – Северном морском пути?

– Да там не только дорога по морям Ледовитого океана, но и обустройство прибрежных территорий, инфраструктура, нефтегазовая переработка, заводы по переработке древесины… Кабель невероятной мощи проброшен вдоль всего побережья! И я только понять не могу, почему всё это проектируется в глубокой тайне, является своему народу лишь в совершенном виде? Не чрезмерно ли велик и страшен выставляемый для защиты щит, а вдруг не люди им, а он людьми начнет управлять, выйдет из-под контроля? Ты не поверишь, но когда я попытался задать вашему Президенту этот вопрос глаза в глаза, не произнося вслух, он выставил блокировку, насторожился, и мне пришлось исчезнуть.

– Страхуется! – улыбнулась Мария, – ведь он у нас – разведчик, постоянно чувствует себя в агрессивной среде, ждет подвоха. Мы у себя в городке часто говорим о нем, пытаемся понять, что заставляет его так держаться за власть…

– О, как раз это понятно, он одержим поиском долгосрочной и надежной модели успешного развития в изоляции, то есть хочет разрешить вековечную проблему этой державы. Он хочет жить по правилам в мире, который правила эти повсеместно и во все времена нарушает. Идеалист! Но и они по-своему могут быть опасны.

Мария несколько озадаченно посмотрела на своего любимого, надо же, "идеалист", ничего себе – аналитическое понятие! И спросила:

– Хочешь, я сварю кофе? А ты всерьез решил снова отправиться на материк? Вместе со мной?

Надо было обсудить перспективы нового проекта, командировку, о которой Василий так вскользь бросил фразу Павлу, как о деле уже решенном.

Муслим бродил по лагерю сирийских беженцев, прислушивался и приглядывался. Нельзя сказать, что на него не обращали внимания, но вовсе не из подозрительности, а скорее от изнурительного безделья. Подбегали ребятишки, которых тут было на удивление много, поднимали в знак приветствия руки мужчины, женщины прятали лицо, но тоже посверкивали из-под покрывал глазками на двухметрового геркулеса: хорош!

А он пытался понять, на что надеются эти люди, покинувшие родную землю и застрявшие здесь на долгие месяцы безо всякой перспективы. Турки их не любили, у этой не шибко богатой нации своих проблем было – не расхлебать. До благословенной Европы беженцам добраться было просто нереально, это же сколько надо судов, чтобы транспортировать многотысячные толпы Средиземным морем! А сушей – через всю Турцию… да никому такой переход с семьями и в голову не придет.