Иван Оченков - Мекленбургская принцесса [litres]

– Да, если позволите…

– Валяй.

– Я хотел бы узнать, где мой младший брат?

– Хакон?

– Да, ваша милость, Хакон!

– Боюсь, у меня плохие вести для тебя, мой друг! Твой младший брат погиб в бою с московитами. Он, можно сказать, спас мне жизнь…

– С московитами? – недоверчиво переспросил пират.

– Да, я сам не ожидал их увидеть в таком месте. Что-то неладное творится с нашей старушкой Европой, куда не плюнь, везде встретишь русского!

– Да уж, – покачал головой шкипер. – Так вы говорите, что он погиб, защищая вас?

– Я тебе когда-нибудь врал?

– Это хорошая смерть, – проигнорировал последний вопрос морской разбойник. – Если вы хотите остаться в городе, то нужно поторапливаться.

– Уже иду.

Пока дюжие матросы бесцеремонно волокли брыкающуюся Шурку в трюм, она не переставала грозиться им всеми возможными карами, какие только успели прийти ей на ум. Но флегматичные шведы делали свое дело, не обращая внимания на ее вопли, так что девочке пришлось перейти от угроз к ругани. Увы, тонкостям немецкой нецензурной лексики принцессу никто не учил, а потому она была вынуждена перейти на великий и могучий русский язык. Но то ли потомки викингов уже в те времена не считали принадлежность к сексуальным меньшинствам оскорблением, то ли просто не поняли, что им кричит их юная пленница, но и здесь ее ожидал полный облом. В общем, дело кончилось тем, что маленькую матерщинницу засунули в канатный ящик и заперли в нем. Хорошо хоть веревки сняли, потому что руки начали затекать.

Для взрослого человека место ее заключения было пыткой само по себе, но невысокая и худенькая Шурка разместилась в нем без проблем, хотя и нельзя сказать, чтобы с удобствами. Кое-как присев, она обхватила костлявые коленки руками и собралась было предаться единственно возможному в такой ситуации занятию, а именно – плачу по своей горькой судьбинушке, как совсем рядом раздался хриплый голос, едва не испугавший ее до чертиков:

– Давненько я такого не слышал!

– Ты кто?! – вздрогнула она и, дернувшись, больно ушибла макушку об крышку ящика.

– Дед Пихто! – отозвался тот же голос. – А ты кто?

– А я бабушка Никто! – огрызнулась она, потирая шишку.

– Молода ты для бабушки, хотя ругаешься, как три деда, – не то осуждая, не то хваля, заявил таинственный незнакомец.

Некоторое время они молчали, прислушиваясь к скрипу досок и плеску волн. Но надолго принцессу не хватило, и она снова подала голос:

– А ты где?

– Да тут, в карцере, рядом с канатным ящиком, куда тебя засунули. За что, кстати?

– Слава богу, – облегченно вздохнула Шурка, – а то уж я подумала, что у меня глюки!

– Ишь ты, глюки у нее, – хмыкнул собеседник.

– Ну, это как бы… – принялась объяснять девочка, сообразившая, что такого слова в русском языке еще нет.

– Видения, – перебил ее голос. – Скажи лучше, кто ты такая?

– Да я это… – замялась девочка, не решившая еще, стоит ли открываться перед неизвестно кем.

Тут их снова прервали матросы, притащившие в трюм очередного узника. Открыв крышку ящика, один из них рывком вытащил наружу пленницу, а двое других тут же запихали туда человека, в котором Шурка с изумлением узнала Бопре. Это открытие так ее поразило, что она не нашлась что сказать, и лишь ошарашенно смотрела, как пираты запихивают своего недавнего сообщника в тесную конуру. Закончив с этим, они поднялись наверх, уведя за собой девочку. На палубе юную принцессу поставили перед шкипером.

– Послушай меня, маленькая чертовка, – прокашлявшись, начал тот. – Господин граф приказал посадить тебя под замок и охранять, но ни словом не обмолвился, что тебя нужно оставить при этом целой и невредимой. Поэтому скажу тебе просто, если ты еще раз выкинешь такой фортель, как с этим французом, ты пожалеешь, что на свет появилась. Я знаю много способов приводить людей к покорности, и клянусь Всевышним, ни один не придется тебе по нраву! Ты поняла, что я сказал?

– Угу, – угрюмо буркнула девочка.

– Что? Не слышу!

– Да! – чуть громче повторила та.

– Надо говорить, да, господин шкипер! – рявкнул старик.

– Да, господин шкипер! – заорала принцесса так, будто всю жизнь стремилась стать юнгой на пиратском пинасе.

– А я смотрю, из тебя выйдет толк, – ухмыльнулся разбойник и повернулся к конвоирам. – Эй, вы, хватит бездельничать, отведите ее в штурманскую каюту и заприте там.

Не отличавшиеся многословием моряки, подхватив свою пленницу, тут же потащили ее к месту нового заключения. Лишь один из них, видимо более авторитетный в глазах старого морского волка, мрачно буркнул своему командиру:

– Там опять вертится этот маркитант на лодке, предлагает свежую зелень и хлеб…

– К черту и то, и другое!

– И доброе пиво.

– Я сказал, нет! – вызверился шкипер. – Опять налакаетесь, как в прошлый раз, а нам вечером сниматься с якоря!

После приезда Филарета жить русским студентам стало хоть немного, да полегче! Как видно, молитвы его были угодны Господу, а может, помогло заступничество перед государыней, но каша сразу стала наваристей, хлеб мягче, а самое главное, на обед стали давать по большой кружке пива. И то сказать, Росток славится своими пивоварами, так отчего бы магистрату не угостить новых подданных Иоганна Альбрехта ароматным пенным напитком? А если у молодых людей теперь живот от голодухи не сводит, так почему бы им не побродить по городу, людей посмотреть, себя показать, да потешить силушку богатырскую, коли случится такая надобность!

Впрочем, они и без того не сидели взаперти, но если прежде все больше старались заработать на хлеб насущный, то теперь можно было и просто погулять. Только если прочие недоросли старались ходить артельно, чтобы значит, в случае чего, отбиться можно было от местных гулящих людей, то Сергей Родионов обычно гулял один. Дело в том, что была у боярского сына тайна, да такая, что и отцу Пахомию на исповеди не признаешься. Встретил как-то раз боярский сын красну девицу, да и потеряло покой сердце молодецкое! Она в ту пору в кирху шла, а он, стыдно признаться, увязался за ней, да и пошел следом, чуть не обасурманился.

Вот так и ходил, подойти боязно, а не идти – сил нет! Девушка, знамо дело, приметила, что за ней по пятам таскается чудной иноземец, но что ей, Евиной дочери! Поначалу сторожилась, потом улыбаться мельком стала, а нынче, когда Сережка впервые осмелился поклониться ей, еще и в ответ кивнула, дескать, здравствуй! И так от этого кивка на сердце у парня хорошо стало, что шел он назад, как будто его по голове мешком стукнули, ничего не видит, ничего не слышит, только улыбается, как дурачок, прости господи!

Так бы и шел, никого вокруг не замечая, да уличный скоморох, чтобы ни дна ему, ни покрышки, едва ли не до смерти перепугал! Это же надо додуматься – огнем в добрых людей плеваться! Когда перед глазами пламя появилось, Родионов чуть в соляной столб от неожиданности не превратился, а собравшимся вокруг зевакам только того и надобно. Смеяться принялись, окаянные, да пальцем показывать. Тьфу на них!