Сергей Кишларь - Семь попаданцев

– Вот это масштаб! Кто режиссёр?

– Вы словечками иностранными не разбрасывайтесь, – ответила задержавшаяся на тротуаре девушка. – Только народ против себя настроите, а с народом сейчас шутки плохи.

– Да, уж! Развоевались! – Выпятив губы, Никита покачал головой, мол, впечатлён. – Голливуд нервно курит в сторонке.

– Кто курит? – оглянулась девушка.

Никита не успел посетовать не её несообразительность.

– Лада! – крикнула ей какая-то молодая женщина и призывно замахала с тротуара рукой.

Девушка помахала в ответ.

– Лада – это имя персонажа или настоящее?

– Вы точно головой не ударились? – девушка собиралась было уже пойти на зов, но на полушаге остановилась.

– Что ты пристала к моей голове? – ответил не её сочувственный взгляд Никита. – Я похож на сумасшедшего?

– Честно?.. – спросила она, стоя в полуобороте и глядя на него через плечо. – Очень похожи.

– Что ты мне всё выкаешь как пятиклассница?

Девушка глянула на него жалостливым взглядом, хотела ещё что-то добавить, но передумала: махнула рукой, торопливо пошла к подруге.

Никита тоже пошёл вдоль тротуара, обгоняя неспешную манифестацию. Озирался по сторонам, снова и снова поражаясь достоверности реквизита и тому, как классно были закамуфлированы под ту давнюю эпоху дома. Снять на зелёном фоне, а потом дорисовать весь антураж на компе было бы дешевле, но если давать свой ответ Голливуду, то только так! С размахом!

Ни съёмочной группы, ни камер Никита не видел. Он обвёл взглядом дворовые арки на противоположной стороне улицы, балконы, крыши домов, и даже небо оглядел в поисках дронов. Ничего похожего на то, что ведётся съёмка он не увидел. Поначалу это не удивило его – мало ли где понатыкали камер. Его больше интересовали витрины магазинов. У одной он даже застрял минут на пять, поражаясь тому, насколько скрупулезно выполнены все детали.

Даже кассовый аппарат в глубине магазина был подобран в соответствии с эпохой – массивный, пузатый с круглыми железными клавишами. Продавец был под стать ему. Так они и стояли «пузо к пузу» – аппарат и продавец в белом фартуке с нагрудником и такими-же белыми нарукавниками. Сквозь отражённые в витрине красные флаги и транспаранты, магазин выглядел как настоящий. Даже на лицах продавца и покупателя читалось настоящее, не киношное осуждение того, что происходило на улице.

Где-то у перекрёстка шествие остановилось. Никита пошёл вперёд, ожидая увидеть там съемочную группу и опасаясь, что в любую минуту его могут ухватить его за рукав и затащить в подворотню, распекая за то, что вклинился не по сценарию. Тут он снова встретил давешнюю девушку.

– Как голова? – спросила она, разглядывая вышитый на нагрудном кармане его спецовки логотип какого-то автосервиса. – Вы как будто не местный. Откуда приехали?

– Ты хорошо в роль вжилась, – вместо ответа сказал Никита.

– В роль вашей спасительницы? Лежали бы сейчас там в подворотне.

Шествие тронулось, Никита машинально пошёл вместе с манифестантами. На перекрёстке глянул вправо-влево и замер как заворожённый. Это уже не было похоже на кино – в обе стороны от перекрёстка тянулись всё те же закамуфлированные под революционную эпоху дома. У Никиты впервые возникло сомнение в реальности происходящего – слишком уж жирно камуфлировать для съёмок фильма ещё и прилегающие улицы. С таким бюджетом ни один фильм не окупиться.

Тут Никита наконец обратил внимание на брусчатку. Весь Невский был покрыт ею и это был явно не какой-то современный декорирующий материал. Никита даже сошёл с тротуара, постучал каблуком по мостовой. И тут его прошиб пот.

Лада некоторое время молча смотрела на его растерянный вид, потом подошла взяла за локоть.

– Где живёте?

– На проспекте Жукова

– Это где?

– Ты что не местная?

– Местная, – девушка с каким-то уж очень подозрительным видом поглядела на него. – Ладно, давайте сделаем так – я на Екатерининском канале живу, отведу вас, отоспитесь, оклемаетесь. Потом поговорим.

Никита в очередной раз оглядел её с ног до головы. Хороша, несмотря на старомодный прикид. Пожалуй, такое знакомство не помешает. В плане сексуальных отношений он был свободным художником, и уже неделю как безвозвратно и без особых сожалений расстался со своей предыдущей пассией.

– Ладно, – сказал он, делая вид что чувствует себя совсем уж неважно. – Вручаю себя вашим заботам, сеньорита.

Он уже смутно подозревал, что в его жизни произошло что-то необъяснимое, но ему ещё только предстояло узнать, что день сегодняшний легко и без напряга может внезапно превратиться в далёкую химеру, до которой ещё сотня с лишним лет.

Вспоминая ту свою первую встречу с Ладой, Никита сидел на скрипучей панцирной кровати, ерошил ладонью ёжик волос на затылке, неустроенно вздыхал… Застрял в этой долбанной временной яме в самом неподходящем времени. Нет, чтобы провалиться чуть глубже, в сытые дореволюционные и довоенные годы. Лежал бы сейчас на сеновале, закинув за голову руки и пожёвывая соломинку.

Пил бы прямо из подойника парное молоко, глядел бы, как ловко орудуют тонкие девичьи пальцы, сцеживая с коровьих сосков упругие струи молока, а потом прижал бы красавицу в сумрачном углу и, пока руки у неё заняты подойником, скользил бы кончиками пальцев под широким сарафаном вверх по ноге, чувствуя внутренний трепет девичьего тела, безуспешно и не очень уверенно сопротивляющегося захлёстывающему желанию сдаться без боя.

Впрочем, с красавицей всё было путём – с молоком было туго. А то ли ещё будет! Мелькали в памяти смутные картинки из фильмов, из книг – из всего того, что создало в голове виртуальный образ революционного периода: голод, гражданская война, белые, красные. Эх, податься бы куда-нибудь в деревню – там сытнее. А на долго ли? Не за горами продразвёрстка – или как её там, будь она неладна – борьба с кулачеством и опять тот же голод. Угораздило, блин!

Ероша на затылке волосы, Никита поник головой едва ли не до колен, как вдруг резко выпрямился от стука дверной щеколды. Это был конечно не железный тюремный лязг, но и этот негромкий щелчок бил по нервам не по-детски. Пришла очередь гимназиста идти на допрос.

– Фуражку! – прикрикнул на него мужчина, который пришёл за ним. – И застегнитесь!

Гимназист вернулся за фуражкой, пошёл к двери, застёгивая выпуклые серебряные пуговицы гимназической куртки. Никита проводил его недоумённым взглядом: а его-то за что? Сумасшедшие ныне представляют угрозу государству?

Когда гимназист вернулся с допроса, Никита, движимый любопытством, изменил своему правилу ни во что не вмешиваться.

– А вас-то за что на допрос? Сбежали из… этого… – Никита запнулся, задумавшись о том, будет ли уместно упоминание о сумасшедшем доме.