Таша Истомахина - Ангел обыкновенный

Куратор тяжело задышал, ноздри его яростно раздулись. Развернув за плечи, он задал мне противоположное направление – в цокольный этаж. В подвале было очень светло, но вереница стальных дверей, которые Куратор одну за другой открывал и закрывал разными ключами, и ещё отсутствие окон, сразу подействовали на меня угнетающе. Куратор тоже не добавлял оптимизма, негромко используя разговорную лексику при подборе очередного ключа. За последней дверью я была готова увидеть настоящее чудовище, которое неспроста прячут за семью замками.

Демпфер же оказался обыкновенным мужчиной средних лет. Конечно, не красавец, хотя, может, он просто терялся на фоне славного Куратора, по-прежнему пыхтевшего и сопящего, как паровоз. Или всё дело было в некоем родовом отклонении, в какой-то непропорциональности черт лица, в рыхлости тела, в излишней выпуклости глаз и тонкости рук и ног Демпфера? Он не выглядел устрашающе, а просто молча, в упор смотрел на меня и медленно шевелил пальцами рук. Меня заворожили эти плавные движения, поэтому вступительную речь Куратора я почти прослушала. Там было что-то про Закон и Порядок, про то, что Нумератор – государственный служащий, а ещё целый перечень нарушений, которые я совершила, находясь в должности. Куратор зачитал с листа список моих прегрешений, как то излишняя настойчивость при разговорах с горожанами, опрос обывателей на улице, езда на машине с тонированными стеклами, вторичные контакты, общение посредством почтовых отправлений. Исполнив обязательную процедуру извещения, Куратор подпер стену, передавая тем самым полномочия Демпферу:

– Почему вы самоустранились от выполнения своих обязанностей?

– Я решила немного отдохнуть.

– Как вы попали на собрание, на котором были задержаны Брежатыми?

– По приглашению.

– Назовите имена тех, с кем вы контактировали, вступив в должность?

Я отпила воды из стакана, что поставили передо мной. Вдруг, одномоментно, все мои капилляры сжались. Кровь отхлынула куда-то вглубь тела, кожа похолодела и покрылась холодным потом. Глаза Куратора становились ярче и холоднее, они переливались всеми оттенками лазури, блеск волос стал нестерпим, а за пределами его контура проявленное крошилось на мельчайшие зеркальные осколки. Каждая грань отражала свет, направляя отблеск в мою голову. Лишь Демпфер не терял целостности, не бликовал и не переливался, как всё окружающее.

Я хотела, чтобы Куратор остановил нарастающую панику, тошнотворную слабость, бессилье и безволье, накатившие на меня одновременно, но даже не могла его разглядеть. Приглушенный голос Демпфера пробивался ко мне как через вату.

– Вам кто-нибудь помогал во время опросов?

Я попыталась сконцентрироваться на какой-нибудь мысли, чтобы не рассказать про Михаэля, сестру, сны, Этель. Позвала своего Дракона на помощь, прежде чем меня вырвало только что выпитой водой.

В голосе Куратора мелькнуло сострадание:

– Довольно. Даже меня замутило.

Демпфер не подчинился. На каком-то бессознательном уровне я поняла, что сейчас моему физическому телу будет нанесён непоправимый ущерб, но Куратор вовремя встал между нами:

– Хватит, я сказал! Убери щупальца в карманы, пока я тебе их по одному не переломал.

– Я соблюдаю протокол, – вежливо ответил Демпфер.

– Вот и засунь его себе в ж…

– Как он это делает? – я старалась не поворачивать голову в сторону Демпфера, чтобы не зацепиться взглядом.

– Скачивает энергию. Много и жадно.

– Я всё слышу, – негромко заметил мой мучитель. – Ещё пара вопросов и закончим… Вы когда-нибудь встречали Дракона?

– Нет!

– Чувствовали его присутствие?

– Нет!

– Может, вы просто не поняли, что перед вами Дракон?

– По-вашему, я не разглядела бы мифическое существо размером с двухэтажный дом?!

Куратор захлопнул папку, лежащую на столе, и вынес вердикт:

– Всё бестолку.

Наконец, и Демпфер с ним согласился:

– До чего упорная мшица! Ни на один вопрос не ответила.

Было больно, когда сильные руки Куратора подхватили меня и поставили на ноги. Сама я вряд ли я смогла подняться со стула. Медленно, шаг за шагом, мы вышли в коридор. Запах одеколона Куратора стал резким, озоновым, а тусклый свет ламп – режущим и пульсирующим. Через батист рубашки я чувствовала жар его тела, и эта живая теплота поддерживала меня на слабеющих ногах.

– Кто такая мшица?

– Мелкое насекомое.

– Думаешь, он меня похвалил?

– Как же ты давишь на меня своим позитивом! – Куратор прислонил меня к стене и на мгновение ослабил хватку, чтобы найти в кармане ключ от следующей двери. Оторвавшись от живого тепла, я больше не могла удерживать себя в сознании.

Мы с Савелием единодушно предпочли архитектуру Питера его бесчисленным музеям. Исключение сделали только для Эрмитажа, чтоб по приезду на вопрос: «Ну что, набрались культуры?» ответить честно: «А как же!».

Оказалось, что большими порциями искусство трудно принимается организмом, поэтому уже в зале мастеров эпохи Возрождения я начала терять силы. Пришлось долго сидеть на скамейке в одном из тихих закутков. На третьем этаже, в зале импрессионистов, у меня открылось второе дыхание. Радовало то, что Савелий искусство не комментировал, меня тоже не заставлял высказываться. На шедевры смотрел как бы мельком, двигаясь практически без остановки, но перед несколькими картинами и скульптурами он ненадолго замирал, слегка склонив голову к левому плечу и поджимая тонкие губы. Что именно означала эта его реакции, я не совсем понимала, потому что кое-что из его избранного мне понравилось, а некоторое оставило равнодушной. Мирового наследия было много, поэтому из музея я вышла не такой энергичной, как вошла в него несколько часов назад. Даже приотстала от своего спутника. Савелий, что ждал у выхода, оценил мое состояние фразой:

– А вот и Таша! Совсем как живая.

Силы мы восстанавливали в пышечной.

За едой я рассказала Савелию о том, что наша дворовая компания была разношерстная. Мальчишки и девчонки всех возрастов – от садиковских малолеток до подростков, отличники и двоечники, хулиганы и тихони дружили все вместе. За одной из пятиэтажек был палисадник и там, среди деревьев и кустарников мы мастерили домики из покрывал и кусков картона. Пировали тем, что приносили из дома – вареной картошкой, хлебом с сахаром, жареными пельменями. Позже пацаны сбились в дворовую банду и держали в страхе весь квартал. В младшей школе мне симпатизировал один из хулиганов. Я почему-то уверена, что именно его покровительство много лет спустя сохранило нашу квартиру от разграбления, пока мы с сестрой вступали в наследство.