Алексей Строганов - Пурпурный год. Книга первая

…

Петя спал на животе. Ночью раза три просыпался попить воды, нащупать жену, но момент, когда она поцеловала его сопящего в щёку и шею: «Я к детям», прозевал. Рафа вышла из гостевой, увидела спину Дона на террасе, мелко подрагивающий обрубок хвоста Поля, и прошла к детям. Действительно прилегла к дочке: та спала не так чутко, как Павлик. Через четверть часа встала, вышла на лестницу, спустилась вниз, взяла в ванной большое полотенце. Перешагивая, ножкой тронула собачьи усы. На террасе всё-таки оглянулась. Никого. Три ступеньки с террасы; по лестнице вниз; поворот к мангалу; баня слева; сад. Утром ступеньки гулкие, но это если на каблуках, а лоферы на каучуковой подошве, подмешивают в воздух едва уловимое шуршание, в тон порывам ветра. Держаться правее. Дверь сарайчика спрятана за мягкими зелёными иголками. Только протянула руку, не успела дотронуться, она сама, бессовестная, распахнулась, впустила.

– В кресло? На диван?

– На плаху… – знакомая рука потянула через тёмную комнату ко второй двери, в утренний туман, к кустам смородины, к тайному дворику.

…

– Эту… Водил сюда?

– Не говори глупостей.

– Не злись, злюка. Прости… Как ты мне никто голову не сносил… Такая жажда… Ещё хочу…

…

– Пойдёшь со мной купаться?

– Ни за что. Я ещё…

– Тихо. Кто-то спускается. Иди по Дороге тачек. У стены пережди.

…

Тётя вышла на кухню, проверила большую кастрюлю, поколдовала над туркой и заметила на террасе Рафу: «На тебя варить?» Рафа замотала головой, украдкой показала сигарету. Тетя понимающе улыбнулась, хотела спросить про Марусю, не видела ли Рафа её пташку, но передумала, ушла пить кофе к себе в кабинет.

…

Лиза проснулась в комнате последней. Дона и Маруси не было. Ещё спали малыши, но они не в счёт. Не стала шуметь водой наверху, спустилась вниз. Поль на неё даже не обернулся: спал мордой в стекло. Из нижней ванной вышла Рафа, и Лиза тут же себе пообещала, что будет вот так же выходить, в таком же коротком, только без махрового тюрбана на голове, поздоровалась:

– Доброе утро.

– Привет. Малыши ещё спят?

– Спят.

В ванной после Рафы особенный аромат. Взрослый. Он разбудил, заинтересовал, но быстро начал раздражать. Лиза, задержав дыхание, накрутила резинкой хвост повыше, фыркая, вернулась в гостиную. Приставучий запах не отстал, вцепился в кожу, выгнал на террасу. Там новая напасть – цапнули ледяные сквозняки: ждали, опасные, схватили за щиколотки ледяными браслетами, поползли, нахалы, вверх, прижигать кожу через дырки в джинсах. Рукава запутались, собрались в дырявую муфту, но пальцы не пустили, оставили дрожать снаружи. Вернуться. Набрать подушек, два пледа и вернуться. Качественно закутаться, прикрыть дырки на свитере и джинсах. В шезлонге около роз согреться под шерстью, прикрыть глаза, голову набок и немного вниз, задремать ресницами. Музыку в наушниках сделать далекой, напридумывать, намечтать всякого-разного, до горячего солнца, и тогда звуком разрушить утро, объявить себе новый день. Стильная история для тех, кто способен понять.

Рафа. И здесь её запах. Полотенце под шезлонгом лежит комом, кричит фиалковым огорчённым ароматом, который Лизе не спутать, просит выпустить на волю. Как ты здесь оказалось? Почему тебя спрятали на веранде, под шезлонгом, в дом не пустили? На пляже побывало или в бане? В бане – это отец. Пляж – есть варианты.

Дом стоит на склоне, лицом к реке, участок разделён подпорными стенами на четыре террасы: наверху собственно дом с розарием, ниже площадка с мангалом и баня, которая немного в стороне, среди сосен, потом сад, в самом низу сарайчик и калитка к пляжу. От дома до нижней калитки по краям участка ведут два спуска: лестница и пологая, скрытая от глаз Дорога тачек. С верхней террасы можно попасть на обе дорожки. Лестница вся в ступеньках и для ходьбы. Дорога тачек начинается с другой стороны террасы, сразу ведёт в самый низ участка, к сарайчику. К бане по ней не пройдёшь. Дорога тачек ровная, ею пользуются, когда надо что-то перевезти, но она ужасно заросшая и пыльная. У сарайчика обе дорожки встречаются и вместе ведут к калитке. На полотенце паутина, сухие листья. Его уронили, на него наступили. Дядя Андрей купается по утрам, но никого в компанию не берёт. Полотенце на ощупь не такое уж и мокрое, скорее, влажное. Непонятно. Так пляж или баня? Дай подумать. Кто-то варил себе кофе с утра: кофейник стоит на разделочном столе. Она не хотела, чтобы её видели с полотенцем, и сунула его под шезлонг, ближний к входу с Дороги тачек. Ты ничего не хочешь мне рассказать, Поль? Всё стекло в твоих носах. Отворачиваешься? А где Маруся? Ладно. Сама всё узнаю.

На кухню вышла Тётя, помахала Лизе рукой и поставила чашку в мойку. Что-то поискала по шкафчикам, ушла к себе. Сыскной интерес согрел Лизу и отправил вниз по лестнице. Она дошла до бани, через дверь услышала храп отца, заходить не стала. Осмотрела пустой сарайчик, спустилась к калитке, вышла на берег и, подумав, свернула направо, на пляж. Здесь её ожидала удача – следы мужских ног провели до воды и вернулись к сухому пеньку, в компанию треугольных каблуков. Лиза сделала кучу снимков на телефон, опять продрогла и, кутаясь в дырявые рукава, отправилась в обратный путь. У самой калитки до неё долетели знакомые голоса со стороны мостков. Лиза прислушалась, слов не разобрала, решила подобраться тихонько, но комар залетел в нос, защекотал до тройного чиха. Голоса стихли, порыв ветра тронул камыши резкой волной, и Лиза решила объявиться. Пошла, считая шаги, на восемьдесят втором увидела дядю Андрея. В мокрых купальных шортах, на шее белый воротник полотенца, плечи покатые и такие элегантные. Мама говорит, что они у него кованые. У Дона тоже будут такие плечи?

Андрей поздоровался с Лизой одной улыбкой (всегда улыбается, не то что вечно хмурый отец) и вернулся взглядом к мосткам. В том месте, где доски делали поворот, уходили в камыши, стояла Маруся. Пряди её волос закрыли лицо, руки раскинулись в стороны в поиске равновесия, босые ноги перехлестнулись в развороте. Доски под ней играли вверх-вниз, и в какой-то момент показалось, что мизинец Маруси застрял между ними. Лиза вскрикнула, представила кожу, стёртую тысячей заноз, кровавое пятно на месте ногтя, сам ноготь, сдвинутый в сторону под прямым углом и сжала до дрожи кулаки, зажмурилась, а когда открыла глаза, дядя Андрей уже подал Марусе руку. Раскрытая ладонь – четыре пальца сомкнуты, большой отдельно, но не торчит в сторону бездельником, а устремлён вслед за другими к сердцу Маруси, – предлагала опору и одновременно требовала подчиниться:

– Хватит танцевать. Давай руку.

Ладонь потеряла терпение, большой палец щёлкнул замком вокруг запястья Маруси и перенёс девушку на траву. Прыгучая. Весёлая. Счастливая. Огненный лак на пальчиках целёхонек, а глаза слепили бесстыдными искрами сквозь пряди волос. Андрей повернулся к Лизе: