Алексей Строганов - Пурпурный год. Книга первая

– Не хочешь порыбачить?

– Да. Можно попробовать.

– Дон за поворотом, в конце мостков. Иди аккуратно, не бойся.

Андрей подхватил с травы белый пакет, и Маруся потянула его за руку в сторону калитки, всё так же ставя ноги внахлёст в мокрую траву.

– А вода холодная? А вы один купались? – стрельнула Лиза вдогонку.

– Вода просто лёд, – отбил дядя Андрей.

…

На террасе Тётя. С утра в светлом и длинном. У её ног верная чёрная свита, а взгляд мечется между Андреем и внучкой, никак не выберет, на ком остановиться.

– Доброе утро. Как спали?

– Доброе утро, дорогой. Спасибо. Маруся, не мучай кота.

– Он заслужил.

– Прекрати. Я тебя умоляю, прекрати… И найди себе сухую обувь. Рафа умывает детей. Надо начинать завтрак. Десятый час.

Завтрак на даче – дело стихийное, в гонг не бьют. Вокруг разделочного стола-острова собираются умытые и прочие, сидят по-утреннему скованные на высоких табуретах, отражаются в пятилитровом фарфоровом заварнике, путаются в названиях понаехавшей в вазочках, розетках, баночках-скляночках провинциальной родни, ищут зашуганный городской кофейник, который заварник сначала прогнал на край, а потом и вовсе выжил со стола – чтобы не обварил детей, и зачем нам эта зараза заморская вообще. Спокойный хаос дачного завтрака совсем не шторм: обязательно что-нибудь вдребезги и «не переживай, к ней всё равно не было пары», с ритуальным ответом: «Мы вам в следующий раз привезём целый сервиз, со свадьбы стоит, такой синий, узбекский»; детский шантаж, пока ты ещё утренний, мягкий; безвольная и потому провальная миссия поиска и спасения кофейника; неизбежная мысль о диване; растущее убеждение, что пробуждение было ошибкой; затухающий звон ложек, сонливость и… Но Тётя произнесла категорично: «Блины», достала сливки, и всем нашлось дело, даже малышам. Кто-то кривился, не соглашался, ворчал, но Тётя сказала – поэтому блины. Она сама у плиты, черпала, шипела, подбрасывала, ломала масло кусками, и сны в панике убежали, уступили место болтовне наперебой, а кофейник несмело выглянул из-за Маруси, которой табурета не хватило, а стул тащить, видите ли, лень, а пялиться на взрослого мужика безотрывно так, что уже у детей, кажется, глаза стали круглые, как блюдца, не лень. Тётя Саша громыхнула сковородой о плиту…

…

Из бани вверх, мимо мангала, на террасу. Подкрасться к кухне, где вокруг разделочного стола на высоких табуретах дети и друзья-родители, Тётя у плиты, Маруся стоит за спиной Андрея. Выскочить с дурным воплем, потянуть дверь на себя, но не открыть, застыть с нелепой рожей, вскинуть руки, навалиться раненым солдатом, прилипнуть, распластаться, закатив глаза, и, сплющив о стеклянную стену нос, щёку, губы, ладони, медленно стечь до пола, восстать лизуном-ползуном в полный рост, и так раза три, а лучше четыре, прилипая к стеклу то спиной, то боком, размазываясь под всеобщий восторг. Потом войти. Дать малышам и Дону виснуть на руках всем сразу и кружить детей каруселью. Андрея обнять и боднуть в лоб. Петьку передразнить: «Приве-е-е-е-т». Руку, горячую от блинов, поцеловать с чмоком вульгарнейшим. Пойти на запах, на Марусю, которая прямо за спиной Андрея, с чашкой кофе, в коротковатых джинсах, попа на столешнице, босыми пальчиками в пол, пятки висят в воздухе – не холодного пола испугались, а красоты добавили, и найти. Кто у нас тут спрятался? А не надо бояться, он же чайник, а ты – целый кофейник. И тут увидеть дочь, которая во время фирменного представления перешла в гостиную и сидит в кресле с ногами через подлокотник, такая взрослая и делает вид. Сидит без презрительной улыбки, и это одно уже счастье, а жену, её мать, с которой в разводе, и чёртову работу, которой вот уже год как нет и непонятно когда…

– Папа, тебя малыши измазали вареньем. Нагнись, я вытру, – Лиза осторожно вытерла влажной салфеткой шею Караганды, быстро поцеловала отца в щёку, хотела вернуться в кресло, но взорвалась смехом от щекоталок, выпрыгнула из родных рук, упорхнула, была поймана снова и закружилась хохотушкой в хороводе с малышами, Доном, дядей Петей, дядей Андреем в кутерьме весёлой свалки.

…

– Когда, когда успели извазюкаться… – Рафа ругалась на малышей. – Лиза, умоешь этих грязнуль?

– Мы хотим с Доном лучки мыть.

– Ах вы мои золотые. Дончик, помой ручки Машеньке и Павлику.

Надо бы оскорбиться за «Дончика», но при Лизе это будет очередной детский сад, и проще сделать, чтобы отстали.

– Берём мыло в левую руку. Где у тебя левая рука? Ладно, проехали. Подставляем руку с мылом под воду. Две сразу нельзя. Рука без мыла отберёт воду у руки с мылом, и оно плохо размылится. Намочили мыло. Как ты мочишь? Прокрути мыло в ладони. Я буду считать до десяти, а вы крутите. Все вместе: «Тары-Бары с длинным носом приходил ко мне с вопросом…» Отлично. «Вы возьмите папиросу, приложите её к носу…» Смываем мыло.

Всю свою жизнь Дон на даче отвечает за чистоту рук малышей. Есть в этом что-то библейское. Лиза тоже в ванной, держит полотенце наготове, ждёт окончания считалки. Она хлопает ресницами, поджимает губы, когда пальцы отмыты, носы высморканы, ротики готовы пить колу, есть шоколадные конфеты и, возможно, ещё блины с брусникой, она говорит в сторону:

– Пойдём в лес гулять.

Вот так, в два слова, создаются миры. Глаза у Лизы волшебные, и заколка, и волосы. Дон не против, но надо сказать отцу.

– Возьмите Поля. Я отвлеку, – шепнул Андрей на ухо сыну.

Отец. Он самый понятливый человек на планете. Он может всё устроить идеально. Сорок складок лежит сытый, на ковре у печки. Он реально королевских кровей по документам, а отец объявил его голодным. Старший спасатель Павлик оседлал шарпея и раздвинул ему пасть, милосердная Машенька вооружилась пачкой печенья и укладывает кусок за куском на собачий язык. Некоторые печеньки ложатся неровно, и Машенька их перекладывает, уже красиво и поглубже. Павлик и Машенька в восторге, Тётя – в виде вопросительного знака, кот в полуобмороке. Андрей подмигнул Дону и Лизе:

– Берите Поля и бегите.

…

На террасе просто Крым. Шезлонги заняты по-вчерашнему, только Маруся добавилась. Она в центре, между Карагандой и Петей, где бабушке её в оборот не взять без скандала, а после двухчасового завтрака на это нет сил. Рафа может касаться руки Андрея, но это так, чистая теория. Малыши в доме, показывают шарпею мультики. Дон и Лиза ушли гулять в лес. Тётя выставила новую бутылку померанцевого ликера и пять рюмок.

– Он в сон вгоняет, – кто-то слабо протестует.

– Не бойтесь дневных снов. Они ни о чём.

– А мне забыли налить. Тётечка, честнослово забыли, честнослово, – протягивает пустую рюмку Караганда.

– Не верю, Саша.

Решено идти на пляж побросать камушки. Тётя останется подремать на свежем воздухе. У всех припасены солнечные очки ультрамодных моделей. У Пети – очки и три сигары. Андрей рассказал случай из последней поездки за границу. Кажется, в Испанию или Италию. Это долго и остроумно. Расслабленный смех прерывал его рассказ три или четыре раза.