Текелински - Висталь. Том 1

Вы меня слушаете, уважаемый? Да, я весь внимании, уважаемый Тимон. Конечно тщеславие, которое является здесь главной мотивирующей предпосылкой, хоть и нарекается чем-то низменным, на самом деле являет собой основной мотив не столько для художника или музыканта, сколько для тех, кто оценивает поступки и желания, кто морализует всё и вся, в своих умозаключениях, – для того, кто собственно и выводит эти константы. Тщеславие учителя более благородно, чем тщеславие война, царя, или даже бога! Да простят мне моё уничижение и богохульство, и возвеличивание собственного ремесла. Мы создаём будущее, – действительное будущее! Но уважаемый Тимон, не склонны ли вы преувеличивать здесь свои заслуги? И не является ли ваше ремесло некими «ножницами и бумагой», неким лекалом, по большей части приводящим лишь к порядку сознания, и являющимся для свободных умов клеткой, и прокрустовым ложем, одновременно? И потому из ваших школ так редко выходят по-настоящему умудрённые личности. Вед человек по большому счёту, учится всегда сам, и имеет лишь те знания, которыми уже располагает. Он лишь достаёт их из собственных сакральных лабазов, и ничего нового, кроме упорядочивания, не в состоянии получить из самой прогрессивной школы. Всякая дисциплина, преподаваемая в школе, даёт лишь определённое направление для созерцания, и порядок устоявшегося упорядоченного мёртвого знания. И настоящее знание приобретает здесь лишь тот, кто способен преодолеть это заточение, и выйдя в открытый океан, открыть свои собственные блаженные острова.

Вы не по годам мудры, я чувствую в вас зачатки великого учителя, уважаемый Висталь. Но вы не учитываете того, что человеческий разум в подавляющем большинстве своём, настроен на спячку, он засыпает всякий раз, как только его перестают тормошить. И даже если ему удаётся выйти в этот открытый океан, и волей случая попасть в штиль, он так же заснёт на покачивающих его лодку, волнах. И школа, на самом деле призвана прежде всего тормошить его ленивое тело, и заставлять шевелится все его засыпающие члены. Всякая школа лишь будит спящие разумы, и меняет свойственный человеку паритет бодрствования и сна, на преобладание бодрствования. Человеческий разум самая ленивая, самая тщеславная, самодурная, обуреваемая гордыней царственного апломба особа, заставить шевелится которую так же сложно, как избалованного принца. Приучить разум, проснувшегося на заре человека работать, и выдавать на-гора продукты, – не простая задача! И эта задача прежде всего возлагается ныне на учителя. Ибо прежде, в более ранние века, этим занималась сама природа, внешними жёсткими обстоятельствами заставляющая человека, желающего выжить, шевелить своими мозгами. Будить человеческий мозг, и заставлять его выполнять, казалось бы, не посильную работу, чтобы затем все его житейские трудности казались ему мелкими и разрешались очень быстро, – вот по истине благородное дело… Человек, научившийся в школе решать сложные задачи, способен на многое в своём бытии. Но вы правы насчёт тех знаний, коими уже должен обладать ученик, и ничего нового ему не познать. И те редкие личности, способные, как вы выразились, преодолеть клетку, и выти в открытое море, есть суть гении. Для них вообще нет никаких иных преград, кроме собственных, и им не навредит никакое упорядочивание или академическая зацикленность на устоявшихся затвердевших истинах этого академического знания, преподаваемая в школах. Скорее наоборот, это-то и подстегнёт их горячехолодные головы, и позволит в своём противостоянии набраться тех сил, которые в будущем позволят им выйти за пределы, отчерченные хрестоматийными кордонами знания.

Я благодарю тебя за содержательную беседу, но вынужден покинуть эти величественные стены. Кто знает, может быть поставленный мною так вопрос, и в тебе разбудил нечто глубоко спящее. Ведь заслуга поставленных правильно глубоких вопросов, не переоценима в достижении настоящих знаний. Вопрос – это жизнь, ответ – это смерть. И по большому счёту, всякое удовлетворённое любопытство, всякий ответ на вопрос, всякое законченное объяснённое знание, есть суть умерщвление, отрубание головы, и замуровывание трупа в склепе. Но все мы стремимся именно к этой экзекуции, так как всякий вопрос требующий своего ответа пугает нас, терзает и заставляет страдать, ища того «палача», или «гильотину», что отрубит ему голову, тем самым успокоив наше сердце. Всякий вопрос это прежде всего враг для нашего сердца. Но мы любим его, этого заклятого врага, и стремимся к нему, чтобы, повоевав с ним, почувствовать, пусть на мгновение, собственную силу. Прощай Тимон из Флиунта. Проведение не предсказуемо, может когда и встретимся на этой бренной земле.

Выйдя из стен этого храма знания, и пройдя по бревенчатому мосту, Висталь ступил на площадь, где отдельными островками стоял люд, разговаривая о своём, обсуждая и жестикулируя руками. Да, пожалуй, только благодаря способности к речи, человек стал человеком. Люди стали по-настоящему близки друг другу, только с появлением возможности вербально общаться. Ведь только вовремя этого общения, человек смог настраивать свою душу на тонкие волны соплеменника, и ловить его тонкие душевные колебания. И благодаря именно речи, человек научился сопереживать. И пусть в этом было и остаётся много минусов, но все эти минусы перекрываются одним огромным плюсом. Человек стал частью гораздо большего, мощного и более «функционального животного», так называемого "социума".

Пройдя через всю площадь, Висталь обогнул отдельно стоящее здание, и вышел на прямую, уходящую вдаль улицу. Людей здесь было мало, и он зашагал быстрым шагом по этому узкому пространству между домами. Вдруг из переулка, навстречу ему выскочил небольшого роста человек, и, подбегая к Висталю, полушепотом полукриком проговорил: Помогите! Висталь резким движением впихнул его в приоткрытую дверь, волей случая оказавшуюся возле него. И встав возле двери, услышал шум приближающейся толпы. Подбежав к нему, один из них, запыхавшись, крикнул: Видел ли ты здесь человека, и показав рукой чуть выше пояса, вот такого роста, в рваной одежде? Висталь ухмыльнувшись, сверкнул своими изумрудными глазами. Толпа пробежала мимо него, чуть не сбив с ног. Висталь, оглядевшись по сторонам, открыл дверь, и вытащил маленького человека. Посмотрев внимательно на него, Висталь громко рассмеялся. Такого ещё не было. Я спас самого скверного человека, – преступника, каких свет не видел! Да, пожалуй, ты прав, с металлом в голосе произнёс маленький человек. Но как ты узнал меня? У меня на лице ничего не написано. Ты ошибаешься. У человека всегда всё написано на лице. Другое дело, не знать и не понимать этих иероглифов. У всего, что растёт на земле бренной, есть свой язык. И чем древнее он, тем непонятнее для современников. Ибо его простота, не видима изощрёнными умами. В лабиринте, чем он сложнее, пропадает всякая музыка, и даже для эха здесь не остаётся места. Как мог бы ты понимать, эти зашифрованные в стигматы знаки на лицах, если не понимаешь даже более позднего, более молодого, а значит близкого языка. К примеру, математики, зашифрованной в простые формулы? Свой, неповторимый шифр, отражающийся на всяком челе, имеет как добродетель, так и преисподняя. И переплетаясь между собой, эти два языка, ещё более усложняют для обывателя всякое понимание. И на самом деле, гармония как такова, определяется не отсутствием в душе флюидов преисподней, но паритетом сил, балансом противоречия. И чем эти силы архаического мира наиболее равны, чем равнозначнее их речь в единой душе, тем гармоничнее сама личность. Только наивный ребёнок полагает, что гармония заключается лишь в добродетели. Всякий красивый и прочный ковёр, должен иметь противоположно направленные нити, в своём теле. Иначе его прочность и его красота, – глубоко сомнительны. Вот тебя, гармоничным, – не назовёшь. В ковре твоей души нити добродетели сгнили. Ты словно напуганный таракан, мечешься по свету. Тебе никогда не найти покоя, ибо для твоей души теперь, всякий покой будет означать тюрьму.