Евгений Марков - Имперская сказка

– Доброе утро Георгий Александрович, что случилось, почему вы не в столовой? Завтрак уже подан.

– Ники еще прихорашивается в ванной!

Я быстро вышел из ванной.

– Доброе утро Григорий Григорьевич, извините за опоздание, через пять минут буду готов.

Быстро скинув пижаму, начал одевать полукальсоны и матросский костюмчик. В глазах стоящего в дверях генерала мелькнуло удивление. Данилович застегнут на все пуговицы, у него большие как два бивня бакенбарды, худое лицо и строго-суровый взгляд впалых глаз.

– Жду вас в столовой.

Мы прошли по низкому коридору мимо спальни родителей в столовую. Это небольшая комната, главная часть которой стол закругленной формы, как и у всех комнат на этом этаже потолок низкий и сводчатый. Сели за стол втроем, слуга подал чай.

– Николай Александрович, за опоздание вы будете сегодня завтракать без блинчиков и варенья.

– Конечно, Григорий Григорьевич.

Джорджи злорадно ухмыльнулся, Данилович снова взглянул на меня с удивлением. Черт, может я делаю что-то не так? Овсянка была вкусной, а чай вообще отменный, хотя без блинчиков порция маловата. Я попросил вторую чашку чая, мобилизовав память Ники, чтобы правильно обратиться к слуге.

– Все, заканчивайте, из-за опоздания Николая Александровича у нас нет времени на раскачку. В 8:15 в классной комнате. Надеюсь, вы ознакомились с новым осенним расписанием занятий.

Генерал встал из-за стола. Я взглянул на часы, 8:09. Часы золотые на цепочке, с портретом императора на крышке, изготовленные фирмой Павла Буре. Необычно носить их в кармане брюк, только вторая память автоматически позволила мне правильно закрепить цепочку в спешке. Хотелось внимательно рассмотреть, такие часы – это произведение искусства, но нет времени, надо идти в кабинет взять тетрадь. У меня свой кабинет! Ого-го, и не маленький, с большой передней, стол жакоб с многочисленными ящиками, книжные шкафы. В настоящей жизни вряд ли у меня когда-то будет такая роскошь, это сумасшествие начинает нравиться. Кабинет за второй дверью слева от спальни, первая дверь в кабинет Джорджи. Где же расписание, Данилович дал мне его вчера, и я конечно же не ознакомился. Открываю ящики стола, вторая память ничего не может подсказать. Ники и сам не помнил, ага вот и оно.

Да, а учеба у моей второй личности довольно напряженная. Сегодня в понедельник первый урок чистописание, вторая память услужливо подсказала, что ничего брать не надо. Чернила с перьевыми ручками и разлинееная бумага ждут меня в учебной комнате. Надо же, а я хорошо научился управлять двойной памятью! В приподнятом настроении двигаюсь на учебу. Дверь в класс прямо из моего кабинета, даже не надо выходить в коридор. С одной стороны, удобно, а с другой учитель всегда может зайти проконтролировать как я делаю домашние задания. Впрочем, память подсказывает, что Ники редко этим занимался, предпочитая прогулки и игры на свежем воздухе.

Джорджи уже сидит за партой. Классная комната довольно светлая, с двумя окнами. На каждой парте настольная карсельская лампа, видимо для пасмурных дней. Раньше я видел такие лампы в музеях, там они были большие – красивые фарфоровые вазы на массивном основании из позолоченной бронзы. Здесь же, эти лампы небольшие и изящные, впрочем, по сути, тот же фарфор на позолоченной основе. Стул круглый с маленькой неудобной спинкой, вырабатывают у учеников осанку, на таком не очень подремлешь. Хотя, когда в классе один учитель на два ученика, с дремотой вообще проблемы, впрочем, вторая память подсказывала, что Ники как-то ухитрялся.

– Николай Александрович, вы опоздали.

Черт, опять, кажется, приобретя мое сознание Ники стал еще худшим учеником.

– Извините, Карл Францевич.

Карл Францевич Руссель, мужчина лет шестидесяти, с аккуратной бородкой, в очках, был олицетворением строгого и педантичного преподавателя. Наверное, если бы мне дали задание нарисовать картину «строгий учитель», получилось бы что-то подобное.

Мы получили задание переписать небольшой текст. С удовольствием я видел, как ловко у меня выходило обходиться с пером и чернилами, буквы писались красивыми и четкими, айда Ники, это явно твой почерк. Когда был Андреем, я писал коряво и неряшливо, точно не хватало в детстве таких уроков, да и новая рука явно более ловкая и координированная. С удовольствием смотрю на свои красивые четкие строки. Между тем Руссель уже несколько минут стоял у меня за спиной.

– Что с вами Николай Александрович? Вы не больны? Это же не ваш почерк, вы писали намного аккуратнее.

От неожиданности рука дрогнула, и я поставил огромную кляксу. Мать твою, поворачиваюсь к учителю, он ждет ответа. И что придумать? Сейчас Руссель выскочит с криком" самозванец», " наследника подменили», и я окажусь либо на дыбе, либо приду в себя в психбольнице. А может быть еще хуже, учитывая, насколько реально мой мозг, отображает выдуманную личность, я в психбольнице буду чувствовать все муки, которым подвергнут меня наследники Малюты Скуратова. Секунды текли страшно быстро, про Николая Второго говорили, что у него бабий почерк.

– Карл Францевич, летом я работал над своим почерком, чтобы он был более твердым, взрослым, мужским, но при этом остался четким, по-моему, у меня получилось, вот посмотрите.

Я взял новый листок бумаги и стал заново переписывать.

– Разве плохо?

– Ну может быть, – в голосе учителя слышалось сомнение.

Мы еще писали несколько текстов. От старания, писать красиво и аккуратно на лбу выступила испарина, черт, а носовой платок я забыл положить в карман. Ники тоже об этом вечно забывал, постепенно его память, исчезнувшая в минуту паники, стала возвращаться. Когда же закончится этот чертов урок.