Константин Максимов - Игра знамёнами. Часть вторая: «Крамола небесная»

Отчаяние.

Путник мотнул головой, отгоняя дурные воспоминания, и решительно зашагал в сторону погоста.

Поршни с чавканьем месили жирную грязь. Левая нога слушалась его почти так же, как до ранения. Если бы он её специально не берёг, то, наверное, не почувствовал уже никакого отличия от правой.

Тот последний взгляд на ложбину обошёлся очень дорого. Кто-то из лучников, не исключено – тот же самый, что отправил Желудяка на свидание со щурами, успел напоследок зацепить и его. Благо ещё это оказался не срезень, как тогда – на Киржачи, а бронебойная стрела, предназначенная для поражения доспешного воя. Никакой важной жилы в стёгне она не перебила, но в мясо вошла довольно глубоко. Её древко он тут же сломал, чтобы не мешало бежать, а вот оголовье осталось внутри.

Наверное, одни боги уберегли его тогда. Он не упал со склона, не запнулся о древесный корень, не поскользнулся – ни на мокрой траве, ни на гладких камнях в ручье, и не сверзился в какой-нибудь овраг. Ноги словно сами по себе несли его вперёд, избегая любой опасности.

Впрочем, по-другому волки по лесу и не ходят.

Даже раненые.

Точно так же, как лесной хищник поступает в подобных случаях, он сначала направил погоню по ложному следу, доведя цепочку следов до быстрого лесного ручья, а потом забрался в глухую марь, окружённую топкими трясинами, куда в другой ситуации ни за что не сунулся, побоявшись тревожить болотного духа.

Зато и враги там его не нашли. Да и не могли.

Чувствуя, что теряет сознание, беглец скороговоркой выкрикнул все нужные слова, развязал висевший на поясе кошель и щедрой горстью рассыпал вокруг себя стеклянные глазки – в дар болотнику. После чего в изнеможении упал под куст жимолости.

И только после этого его настигла лютая боль, от которой захотелось, подобно лесному собрату, поднять голову к небесам и завыть. Да так, чтобы всем богам показалось тошно.

К счастью, усталость оказалась сильнее. Он почти сразу провалился в тёмный, как колодец Чернобога, сон без сновидений.

В той мари он провёл следующие полторы луны, сначала выжидая, когда гной сам вытолкнет наружу оголовье стрелы, затем – когда затянется рана, а потом – когда снова сможет ступить на левую ногу.

Болотные травы и мох, вкупе со слюной и волчьим здоровьем, помогли излечить рану. Синие же ягоды, обильно усыпавшие ветки маленького деревца, дали сил продержаться первые несколько дней.

А потом он наткнулся на гнездо полёвок, мясо которых начало возвращать его к жизни. Лесной хищник такое мясо не любил. Но, за неимением лучшего, мог довольствовался и этим.

К исходу излечения та марь стала для него почти родной. Хотя там и приходилось спать под открытым небом, позволяя мочить себя осенним дождям. Но разве могла могучему, хотя и раненому зверю, чем-то повредить обычная, падающая с небес вода?

Тем не менее, гневить болотного духа, оставаясь в его владениях дольше необходимого, он не стал. Как только понял, что нога снова слушается, отблагодарил хозяина ещё одной горстью глазков, и раскланялся на все двенадцать сторон света.

Прежде чем снова идти к людям и узнавать о судьбе брошенных товарищей, надо было придумать про себя складную историю. За охотника-промысловика он вряд ли бы сошёл. Никакой подходящей снасти у него с собой не имелось, да и сезон сейчас для этого был – не самый лучший. По сходным причинам он не мог притвориться бортником, или, например, купцом. Хотя последние часто бродили по лесам в поисках нового места для сбыта или покупки товара. Но для этого нужно было владеть некоторыми специфическими навыками, которые к достоинствам волка не относились.

Оставалось выдать себя за травника, собирающего в лесу редкие растения. Осень для этого – практически идеальное время. Да и знаний доставало. Если только не сталкиваться с «собратом» по этому ремеслу. Так что дело вышло за малым – найти нечто напоминающее котомку и наполнить её разными травами. Для этой цели сгодился убитый по дороге русак. Точнее его выскобленная и высушенная шкура. Она сейчас болталась на палке у него за спиной, набитая борецом, бородавником, копытнем и ещё тремя десятками видов встреченных по дороге целебных растений. Если он, конечно, правильно помнил их названия.

Воротная створка отъехала назад с ужасающим скрипом, перебудив, наверное, всех, кто ещё не успел проснуться на погосте в этот ранний час.

Ого! Здесь что – нет стража? Тут настолько безопасно, что местным жителям некого опасаться? Тем лучше. Путник уверенно зашлёпал по широкой полосе грязи, заменявшей здесь дорогу.

– Эй, парень! – окликнул его из-за спины скрипучий голос. – Ты кто такой и откуда?!

Он обернулся. Неприятный дискант принадлежал тощему старикашке, чья морщинистая голова, покрытая редкими седыми патлами, торчала из узкого окна крохотной клетушки, притулившейся сразу за воротами. Видимо это был местный мытарь.

И здороваться здесь, наверное, не было принято.

Ну, вот и первое испытание.

– Волченя меня кличут! Травник я! А откуда… – он помялся – Да можно сказать, что ниоткуда… Из леса.

Старик в окошке насторожился.

– Как это неоткуда?! А роду-племени какого?! Без роду и без племени одни бойники ходют! Да изгои ещё! Ты из них что ли? Это погост боярина Глузда! Нам здесь такие не нужны!

Ого! Самого Глузда!

А вот теперь нужно было быть крайне осторожным. Этот мытарь, конечно, ляпнул первое, что ему пришло в голову, но попал не пальцем в небо, а как заправский лучник – точно белке в глаз.

– Да нет, ты что, отец! Я не из таких! – поспешил опровергнуть его домыслы Волченя – Родом из вятичей… Отец из вятичей! – тут же поправился он. – А мать из кривичей. Ни те, ни те принять не захотели. Вот они в лес от них и ушли. Там я и родился. А потом померли в один год от поветрия морового. Я один остался… Вот, травничаю.

Он потряс палкой с привязанной к ней котомкой.

Да – если хочешь кого-нибудь обмануть, нужно говорить как можно больше правды! Тогда не так заметна будет вплетённая в неё ложь.

Недоверия на лице старика стало поменьше. Правда, ненамного.

– А травы разбирать где выучился?

Вот въедливый! Точно клещ лесной.

– Дык от матери! Знахарка она была… И меня всему обучила.

Поверил? По этим холодным глазам-колючкам ничего толком не разберёшь.

Обычно такие знания передают от матери к дочери. К сыну же они попадают только в исключительных случаях.

– А идёшь-то ты куда, мил-человек! Дело пытаешь, аль от дела лытаешь?

– Так это… – путник развёл руками в стороны – Особо никуда не иду! Посмотреть, может, где товар мой сгодиться! Не глянется никому, так дальше пойду тропы мять! Муж я смирный, не буйный – никакой неправды чинить не собираюсь!