Александр Черенов - СТАЛИН ЖИВ! Пятьдесят третий… и дальше

Услышав о генах, Сталин нахмурился. Но этим его Семён Ильич и «ограничил»: о непростых отношениях вождя с генетикой он «как-то догадался» по газетным статьям и приговорам.

– Товарищ Сталин, мы сейчас ведём речь не о генетике…

Браилов уже «на краю» удержался от усмешки и намерения развить тезис о «продажной девке империализма». И правильно сделал: не только «каждому овощу – свой срок», но и каждой глупости.

– … а лишь о генах, которые передаются из поколения в поколение. В данном случае, о Ваших генах.

Хозяин нехотя смягчил черты лица: принял уточнение. А заодно и «пошёл на переговоры».

– Что я должен делать?

– Я верил в Вашу мудрость, товарищ Сталин! – как можно шире улыбнулся Браилов. – Разрешите перейти к условиям капит… виноват, к деталям. Во-первых, Вы должны безропотно принимать все процедуры, которые я Вам назначу.

Сталин коротко двинул головой. Он по-прежнему лежал на диване, но его голова была уже способна подниматься над горой подушек, и более активно участвовать в обсуждении.

– Во-вторых, по окончании курса процедур Вы должны будете также безропотно начать заниматься физической культурой…

– У-у-у…

– Для начала хотя бы на уровне ходьбы на месте.

Сталин нахмурился, подумал – и «капитулировал» ещё раз.

– И, в-третьих, Вы должны навсегда отказаться от самолечения. Во всяком случае, на то время, пока Вашим здоровьем занимаюсь я. И никаких распоряжений обслуге насчёт таблеток!

Если бы кто-нибудь услышал со стороны, как охранник разговаривает с самим Сталиным, то он наверняка подумал бы, что нахал просто решил «продлить себе страдания». Вместо того чтобы, как «все нормальные люди», спокойно забраться в петлю или сигануть с крыши.

Браилов, конечно, держал в уме эти соображения: как-никак, полжизни в разведке! – но концентрироваться на них не стал. Для него главным было сейчас поставить Хозяина на ноги, и обеспечить тому определённую трудоспособность «на неопределённый срок». Сталин, к его чести, оценил подход – и «отпустил» «всего лишь майору» приказной тон…

И начались врачебные будни. Хозяин с удивлением наблюдал за тем, как Браилов «из подножного материала» «конструировал» мази и варил отвары. Но особенно «впечатляли» его длинные, тонкие, зазубренные иглы, которые Браилов аккуратно и безболезненного для пациента «размещал» в теле Иосифа Виссарионовича в ему одному известных точках.

К своему удивлению, Сталин чувствовал, что не чувствовал только боли. Оздоровляющий же эффект он, ещё как, чувствовал. После каждого

сеанса иглотерапии – именно так определил эту процедуру сам «лекарь» – ему становилось значительно легче. Сначала в теле появлялась какая-то приятная слабость, но потом оно буквально наливалось силой.

Через две недели иглоукалывания Браилов перешёл к лечебному массажу с применением «дурно пахнущих» мазей. Но этим их недостатки и ограничивались: всё прочее составляли исключительно достоинства. То же можно было сказать и о внутривенных инъекциях какой-то подозрительно бурой жидкости.

Спустя месяц «от начала экзекуции» Сталин впервые увидел себя в зеркале: до этого времени даже брил его лично Браилов. Посмотрел – и сразу же проникся симпатией к этому крепкому старику с нормальной, не пергаментного цвета, кожей лица, с энергичным взглядом в посветлевших глазах. Он даже отважился пошевелить рукой – той самой, левой, иссохшей и давно не рабочей. И, о, чудо: он без труда согнул её в локте и даже сжал пальцы! То есть, сделал то, чего не мог сделать уже четверть века!

По сценарию на щёки Хозяина сейчас должны были упасть слёзы благодарности. Но он уже и забыл, когда ронял их в последний раз. Забыл и не мог вспомнить. Да, если бы и вспомнил, слезы бы не дал. И не потому, что жалко. Не положено по должности: он ведь – Сталин. Но потепление в глазах Хозяин мог позволить себе без ущерба для репутации – и позволил.

– Спасибо, – растрогался Семён Ильич даже таким одобрением. – Но это только начало. Увидите, что будет, когда мы с Вами начнём заниматься оздоровительной гимнастикой!

Глаза Хозяина потухли: он ошибочно принял «всего лишь промежуточную отсечку» за финиш. Единственное, что хоть сколько-нибудь «утешало» его в этом «двучлене», было прилагательное «оздоровительная». Ради этого он готов был стерпеть вторую его часть, звучащую куда менее оптимистично: «гимнастика».

Как и всякий опытный специалист, Браилов решил начать со щадящих упражнений. Проще говоря, с двух ежедневных часовых прогулок по саду: одна – утром, другая – вечером, в порядке моциона перед сном. Через неделю Хозяин удивлялся сам себе: он не чувствовал ни тяжести нагрузок, ни усталости. Как сказали бы в мире спорта: предсезонная подготовка дала плоды.

Теперь Хозяин даже уставал не так энергично, как прежде. А ведь прежде он только и делал, что ничего не делал. Он всего лишь сидел в саду в кресле или шезлонге, на специально затёсанном бревне или пеньке. А если и перемещался по благоустроенным дорожкам, то лишь в поиске очередного «приюта для седалища», каковые имелись во всех уголках огромного сада.

С началом садово-огородного сезона Иосиф Виссарионович неожиданно почувствовал тягу к садовой лопате. Ни в чём «таком» прежде он замечен не был. Это только его «кинодвойник» Геловани в фильме «Падение Берлина» возился с лопатой в саду, обманывая зрителей по поводу настоящего Сталина. Хозяин, как минимум, с октября семнадцатого, не брал в руки ничего из слесарного, плотницкого или садово-огородного инвентаря!

Да, он любил бывать в саду. Но не в обществе лопаты и граблей. Максимум, что он там делал «по линии физических упражнений» – обрезал сухие ветки с деревьев и кустов. Никто и никогда не видел его хотя бы с лейкой, а ведь он так любил розовые кусты.

И вдруг такая метаморфоза. «Домашние» – обслуга в редакции Хозяина – отказывались верить глазам своим. Но жизнь заставляла их, и они верили – а куда денешься? Особенно активно не сопротивлялась чувствам Валечка Истомина – хозяйка Иосифа Виссарионовича и, как, небеспричинно полагали сведущие люди, «не только». На её глазах Хозяин старательно «доходил» все последние годы. По этой причине об «остановить процесс» не могло быть и речи.

А теперь Иосиф Виссарионович прямо на глазах товарищей – пусть всего лишь товарищей из обслуги – превращался… ну, если не в «добра молодца», то в некое подобие «огурчика» наверняка. Даже с поправкой на возраст «огурчика»! И всё это за каких-то два «с хвостиком» месяца: именно столько времени понадобилось Браилову, чтобы подвергнуть Хозяина комплексу первоочередных восстановительных мероприятий.

– Ну, вот я и здоров!

В устах – или из оных – другого товарища это признание было бы оформлено восклицанием. Ну, или хотя бы сопровождалось им. Но не в правилах Хозяина было бы восклицать даже по более значимым поводам. Да он и не умел восклицать. Но его невыразительные констатации по степени выразительности превосходили «восклицания всех восклицающих, вместе взятых»! Вот и сейчас он ограничился тихой, но оптимистичной констатацией. На версию оптимизма работала и рюмка «напареули» – редкая гостья в руках Сталина. В хорошем настроении принимал участие и бушующий май с одуряющим запахом молодой зелени.