Александра Нюренберг - Крылатое человекоподобное существо. История одной семьи

– Как говаривал первый любавичский ребе – не задают вопросов о причинах желания.

Он вертел ненужный уже штопор.

Калерия с сожалением подумала о шампанском, которого более не было.

– А что, маиор, – вдумчиво подмигивая, заметил Илья, – случались ли вам всякие штуки?..

Майор посмотрел на инструмент в его руке.

– Увы.

Поленька, с красными маленькими ушами, вмешалась, поставив оба свежих розовых локтя на скатерть:

– Ох, вы, верно, всякие фигуры умеете, Вар… Валериан, м-м…а?

Илья сухо переспросил:

– Так что, насчёт фигур? Сколько и как?

Калерия рявкнула:

– Переключите на другой канал, пожалуйста.

Она спихнула Поленькин локоть, второй, подкосившись, съехал сам.

– Я имела в виду мёртвую голову… то есть, петлю. – Растерянно бормотала Поленька. – Штопорок…

– К сожалению, – ловко двигая бокал, проговорил Валерьян Львович, переглядываясь с Ильёй, – это распространённейшее и, увы, пагубное заблуждение… штопор не является фигурой, – он запнулся, Илья строго подкивнул, – высшего пилотажа. – Потерянно договорил лётчик и забормотал что-то вроде «прямой штопор» и «шутка ли, шутка…»

Он помялся.

– А что, не выдумка то, что я слыхал в городе?

– Насчёт чего-с?

– Будто гигантские кости нашли во время раскопок… где-то наверху.

Все подумали о лиловом сумраке в горах, и лётчик, знавший одиночество полёта над землёй, вздрогнул. Его настроение передалось всем, даже Поленька притихла и перестала щипать вяленый кишмиш из тарелки, которую Оля придвинула ей, а Калерия отодвинула.

Илья провёл рукой за распахнутым воротником. Калерия недовольно сказала:

– Некому позаботиться, так сам застегнись. Взгляни на майора, вот воплощённая опрятность.

Она повернулась к лётчику:

– Он галстук в кармане носит. Чуть начальство – тащит, стыдно сказать, откуда и разглаживает на коленке.

Слегка мятый воротник Ильи затрепетал от скрытого смеха.

– Да, люди ноне холодны, нету самаритян…

– Как же. – С другого конца стола возразила Калерия. – А веснушки, косы по сию пору и прочее?

Лётчик прислушивался, чувствуя себя без малейшей неловкости – ему казалось, что он провёл полжизни на этой терраске. Он позволил себе спокойнее взглянуть на тот конец стола.

– Вам так платье идёт. – Глупо улыбаясь тонким ртом, прочирикал этот обречённый.

– Это моё… – Слабо и будто против воли проговорила Поля.

Дальнейшее сделалось необыкновенно быстро и, как успел подумать ошпаренный впечатлением лётчик – пунктуально.

Калерия поднялась из-за стола и, стащив через голову платье, подала Олюшке:

– Передай ей, будь добра.

За столом стало тихо, будто кто ещё пришёл, из тех, кого надо спрашивать, кто ты и откуда. Илья беззвучно строил гримасы лётчику, захлебнувшемуся в воспоминаниях о фигурах высшего пилотажа. Тот с усилием отвёл глаза.

– Вот что бывает, Поленька, – негромко резюмировал Илья, – когда одна красавица позавидует другой. Это, милая, смертный грех. Как сын жреца вам говорю.

Поленька зарыдала в голос, взлетела, обидев довоенный, с лирной спинкой стул, и помчалась в комнату.

– Э, она ребёнка разбудит. – Вставая и с неудовольствием глядя на Илью, проворчала Оля.

Она тихо вошла в комнаты.

– Ничего. – Вслед утешил Илья. – Позволь мужчине увидеть, как плачет девушка. Редкостное очищающее зрелище и этап созревания.

Калерия молча опустилась в кресло.

Лётчик выглядел так, будто над ним заклинание сотворили. Это была мысль Ильи, а вслед за ней пришла другая, благодетельная. Он без мимических сигналов протянул, а лётчик без разговоров осушил до краёв полный бокал страшного чёрного вина. (Шампанского ведь уже не было.)

Это несколько привело полузадушенного в чувство.

Оля, выйдя и обнимая одной рукой Полю за талию, другой бросила Калерии халат.

Та облачилась в него, не вставая и нарочито, как показалось Оле, неуклюже разыскивая проймы и продолжая смотреть перед собою.

Разговор постепенно восстановился, благодаря непритязательным шуткам Ильи и ужасному вину, щедро пошедшему в ход вслед за уничтоженным шампанским. Девушки, правда, от добавочного блаженства отказались.

Летчик, улучив минуту общего разговора, когда внимание девушек всецело переключилось на Илью, перегнулся к Оле.

– А что потом было с авгуром Прокопием … – Начал он и пожалел, ибо тут же Поленька прислушалась. Тем не менее, она продолжала всхохатывать на шутки Ильи о подробностях жизни потусторонних существ из фольклора, сталкивающихся с представителями города в некоем месте, где обитатели всех измерений одинаково беззащитны перед обстоятельствами.

Оля с королевским бесстрастием потребовала:

– Сигарет ваших мне дайте, лётчик.

Он вывинтился из-за стола и отошел к куртке. Оля встала за ним.

– Да нет, вот они.

Беседа за столом продолжалась вокруг ни на что не обратившего внимания Ильи.

– А ничего. – Молвила Оля, принимая сигарету нежными пальцами и с видом знатока обнюхивая туго набитую трубочку с золотым логотипом в виде крыльев.

– Надеюсь, вы не покупали их у местных. – Окликнул через стол Илья.

– А что?

– Тогда вы точно узрите привидений. – Отвечал Илья и продолжал рассказывать, как существо, размахивая крыльями, говорит: эге, амиго, культур-мультур тебя не учили в твой шайтанский школа.

– Эй, тут не дымить, яко бесы – Воскликнула Каля, следившая за рассказом с удовольствием – она любила брата несмотря ни на что, как самоё себя.

Тем временем, лётчик и Оля вышли на крыльцо, лёгкий холод спящего виноградника с угасающим месяцем взволновал девушку и молодого человека. Они вскользь оглядели друг друга, и лётчик воодушевился: красота гражданской жизни в разных ликах представала перед победителем. Скользили тени рогатых и крылатых оленей: таковы были шутки первой весенней луны и принадлежащего ей сумрака.

Но, несмотря на лаконизм олиного ответа, разговор только начался.

– Тогда – ничего. Ничего не было. – Пуская тонюсенькую струйку, сама

себе объяснила Оля.

Она указала на тонкий серп в смутно шевелящемся винограднике на столбах. В сумраке возникла и погасла красная трасса сигареты.

– Новолуние… всегда мне тяжело в такие ночи. Здесь дурное новолуние, знаете?

Она продолжала:

– И вообще у Илии такая манера рассказывать. О своём отце говорит, как об актёре… строго говоря, тому, и вправду, предлагали театр – голос зело сладок, густ. И был он довольно молод… когда…

Лётчик горячо усмехнулся.

– Я, Ольга Павловна…

– Олюшка.

Он вскользь посмотрел на просвечивающие под светлым платьем милые, очень стройные ноги – пряменькие, и Оля улыбнулась в дым.