Марианна Алферова - Соперник Цезаря

— Почему бедняки должны платить за хлеб? — задавал риторический вопрос Клодий, и голос народного трибуна разносился по притихшему форуму. — Достаточно, что вы платите огромные деньги за то мерзкое жилье, где воняет отбросами, где днем холодно, а летом — нестерпимая жара. Но этого мало, вы должны еще голодать! Раба накормит хозяин, с голоду ему не даст умереть — все же собственность, и собственность дорогая. А что делать квириту? Как быть гражданину, одетому в грязную, износившуюся тогу? Он — свободен и потому может свободно умереть с голоду, если не найдет нужные ассы, жалкие ассы, чтобы заплатить за хлеб для себя и для своей семьи. Дешевый хлеб! О, спасибо, властители Рима! Только где взять денег, чтобы выкупить этот дешевый хлеб?

Толпа отвечала воплями, истошным нутряным воем. Не одобряла, нет, — объяснялась Клодию в любви.

Народный трибун сдержанно улыбнулся.

— Квириты не должны думать о хлебе! Они должны его получать. Римские граждане должны думать о величии Республики. О хлебе пусть думают магистраты. Потому я предлагаю, чтобы хлеб раздавался бесплатно бедным гражданам, занесенным в списки.

Толпа гудела. Вот-вот должно было начаться голосование. После Клодия говорить никто не решался. Итак, плебеи на его стороне. Но это — только первый шаг.

Клодий вслушивался в рокот толпы. Он наслаждался. Он ее любил. И эта любовь — навсегда.

В комнате Фульвии пахло сирийскими духами. По утрам от этого запаха Фульвию тошнило, но она все равно душилась. Потому что такими духами пользовалась великолепная Клодия. И серьги в виде милашек-дельфинчиков Фульвия себе заказала.

Клодий, зайдя в комнату, застыл как вкопанный. Потому как увидел на столе перед милой своей женушкой отрубленную человеческую голову на блюде.

— А это что такое? — спросил с отвращением. В первое мгновение Клодию показалось, что голова самая настоящая. Да еще в позеленевший язык воткнута шпилька для волос.

— Цицерон! — хихикнула молодая женщина.

Тогда, наконец, Клодий понял, что голова — не отрубленная, а восковая; чертами необыкновенно схожая с лицом знаменитого оратора.

— Зачем ты это сделала?

— Не хочу, чтобы этот глупый болтун говорил о тебе всякие гадости. Вот увидишь, ему еще отрубят голову, — мстительно произнесла молодая женщина. Она вытащила шпильку из воскового языка и вколола в волосы. — Или ты думал, что я буду прясть шерсть? Я не такова.

— Брат Квадрантии на это не смел надеяться.

Малышка обиделась. Сначала ее лицо побелело, затем пошло пятнами, а глаза сделались совершенно черными — одни зрачки.

— Я — не как твоя сестра. Я буду верна мужу. Я не предам! — Она сжала крошечные кулачки. — Я — за тебя. Всегда. До смерти. Как волчица — в горло вцеплюсь.

Он поверил, что вцепится. Трудно было не поверить.

— Зосим! — крикнул Клодий, приоткрыв дверь.

— Не понимаю, почему ты служишь Цезарю и Помпею? — спросила Фульвия. — Подумаешь, Цезарь! Подумаешь, Помпей! Ну и что? Что с того, я спрашиваю?

— Я не служу. У меня с ними договор.

— Что за договор? Зачем? Ты — народный трибун. Ты можешь сделать все сам. — Она вскинула голову, отчего ее маленький подбородок стал казаться еще упрямее.

Молодая женщина сидела в кресле, расправляла складки своей вышитой столы и рассуждала о Цезаре и власти. Почему-то Клодию это не казалось забавным.

— Сейчас ты можешь все, ты — первый…

— Малышка моя, — оборвал он ее, — таких, мечтающих стать первыми на ровном месте, в Риме десятки, а то и сотни. К власти надо подбираться осторожно, закрепляя один успех за другим.

— Ты — единственный. Давай убьем Помпея. Я могу поехать в гости к его жене и подсыпать им обоим в вино яд. Или ему одному. Как ты скажешь. — Она говорила это вполне серьезно.

Клодий не знал, что ему отвечать. Может — рассмеяться?

— Вот что я скажу тебе: пусть Помпей пока живет. Договорились?

— Хорошо, тогда давай отравим Красса. Зачем тебе Красс? Денег он тебе не дает. Ни на палец не нужен нам Красс. Он, конечно, хитрый, и его труднее отравить, чем Помпея, но можно постараться.

— Ты — чудовище, — сказал он с улыбкой. — Маленькое симпатичное кровожадное чудовище.

— Да ты, кажется, не принимаешь всерьез то, что я говорю! — Она топнула ножкой в красном башмачке. — Я пытаюсь тебе помочь, а ты смеешься!

— Отличная помощь! Великолепная помощь. — Он зааплодировал. — Кого ты еще хочешь отравить? Цицерона?

— И его тоже! Чтоб его выволокли за ноги из его роскошного дома! — Фульвия погрозила отсутствующему Цицерону кулачком.

— Милая моя домна, давай договоримся: с Цицероном разбираюсь я. Идет? Удовольствия посчитаться с этим говоруном я тебе не уступлю. Я ведь никому и никогда не прощаю обиды. Ни царям, ни консулярам.

Фульвия нахмурила брови — точь-в-точь суровый судья.

— И что ты сделаешь с Марком Туллием? Отрубишь голову?

— Подумаешь — отрубить голову! Я замыслил кое-что поинтереснее, — пообещал Клодий. — Он будет жестоко страдать. Очень долго.

Зосим наконец явился.

— Держи! — Клодий швырнул ему восковую голову. — Заверни в какую-нибудь тряпку да пошли бездельника Этруска отнести этот презент сладкоголосому Цицерону. Пусть только не говорит, от кого подарок. И приложи записку: «Ты ответишь за казненных сторонников Катилины». Все понял?

— Конечно.

Зосим подмигнул восковому Цицерону, который размягчился от человеческого тепла и лип к ладоням.