Иван Евграшин - Стальной лев революции. Восток

Лев Давидович устало опустился на стоящий рядом стул и закрыл голову руками. Он был опустошен. Разговор с Лениным дался очень тяжело. От ответа Владимира Ильича на последнее сообщение зависело очень многое. Лев сомневался, что Вождь моментально согласится, но здесь была важна форма ответа главы партии большевиков.

На некоторое время в вагоне наступила тишина. Напряжение ощутимо спало. Лев Давидович сидел и не думал совершенно ни о чем. Он просто вслушивался в то резкие, то протяжные гудки маневрирующих на станции паровозов. Бухнула входная дверь в вагон. В телеграфную заскочил один из чекистов, сопровождающих Предреввоенсовета во всех поездках. Лев Давидович повернул голову на звук и оглядел парня. Плечи покрыты снегом, лицо раскраснелось от мороза на улице. В руках чекист держал пакет.

— Лев Давидович, депеша от Фрунзе. Нарочным. Срочно.

— Давайте.

Вскрыв пакет и прочитав содержимое, Предреввоенсовета поднял глаза на доставившего донесение чекиста.

— Где нарочный? Почему сам не принес?

— Обморозился он, товарищ Троцкий. Сразу в лазарет отправили.

— Понятно. Спасибо, товарищ. Можете идти, — Лев Давидович обернулся к телеграфисту. — Ленину. Срочно. Войска под командованием товарища Фрунзе преодолели Уральский хребет и вышли в Зауралье. Дорога на Челябинск открыта.

Телеграфист моментально отстучал сообщение. Ответ пришел практически сразу.

«Поздравляю, товарищ Председатель Реввоенсовета. Прошу передать мою личную благодарность Михаилу Васильевичу. Подумаю о вашем предложении по Секретариату. Идея хорошая. Переговорю со Сталиным. Решение примем позже. Жду от вас вестей. С большевистским приветом, Ульянов-Ленин».

11 января 1919 года.

Москва. Кремль. 01:20.

Владимир Ильич Ленин возвращался с заседания Совета Народных Комиссаров. Он очень устал за прошедший день. По дороге домой, Вождь анализировал свои сегодняшние, точнее уже вчерашние, встречи и разговоры. Особенно много Ленин размышлял о переговорах по прямому проводу с товарищем Троцким. Предложения, озвученные Львом Давидовичем, требовали серьезного осмысления, как и сама позиция Председателя Реввоенсовета. Лев показал себя с самой неожиданной для Владимира Ильича стороны. Особенно поразил Ленина даже не отказ Трибуна Революции от поста Председателя ВЦИК, а его протекция Сталину.

«Что же такое происходит, если Лев не только проталкивает Кобу вперед, но и дает конкретное, важное и очень значимое направление деятельности? Он не может не понимать, что это приведет к невероятному усилению Сталина как политической фигуры, — Вождь неопределенно хмыкнул. — Троцкий совершенно определенно сознает, что будет в итоге. Он сам сказал про систему, контроль и бюрократию, но при этом сам предлагает поставить Иосифа на административную работу и прописывает его функции. Удивительно!»

Размышляя, Владимир Ильич подошел к коридору, ведущему к его кремлевской квартире. Едва он собрался войти в него, как неожиданно погас свет.

Подобные отключения не были редкостью зимой 1918–1919 годов, и Владимир Ильич уже привык к таким эксцессам. На его рабочем столе в кабинете стояли свечи в подсвечниках, а в кармане у некурящего Ильича постоянно лежал коробок спичек.

Ленин вошел в коридор, ведущий к его кремлевской квартире.

Внезапно раздался настороженный окрик часового поста № 27 у квартиры Владимира Ильича:

— Кто идет?

— Ленин, — ответил Вождь мирового пролетариата.

— Я вас не вижу. Оставайтесь на месте.

Владимир Ильич услышал звук взводимого револьверного курка и внезапно понял, что часовой насторожился, услышав в темном коридоре легкие и быстрые шаги. Темнота была такой, что невозможно различить даже фигуры.

— А вы погодите, товарищ. Сейчас зажгу спичку, и вы меня увидите. Удостоверение у меня с собой, — Ленин не мог сказать с уверенностью, что курсант кремлевских пулеметных курсов, стоящий на посту, знает его в лицо.

Владимир Ильич достал спичечный коробок и, открыв его, нащупал в темноте спичку. Достал ее. Чиркнул, и спичка сломалась с противным сухим треском.

В ответ раздался выстрел.

10 января 1919 года.

Златоуст.

Поезд — штаб Троцкого. 18:00.

В Златоуст я прибыл еще вчера. Город наши ударные силы захватили с наскока, ворвавшись в него на плечах отступающих белогвардейцев. В самом Златоусте боеспособных частей у противника не нашлось. Несколько отрядов в спешке сколоченных противником из выздоравливающих красноармейцы расколошматили походя. Поэтому войска Четвертой армии под командованием Михаила Васильевича Фрунзе фактически «проскочили» город. После занятия Златоуста Южная ударная группа, практически не встречая организованного сопротивления, рванулась к Челябинску. Передовые части Четвертой армии Восточного фронта находились тридцати верстах от него, и существовала вероятность того, что Красная армия займет Челябинск если не завтра, то послезавтра. Во всяком случае, доклад Фрунзе выглядел весьма оптимистично. Михаил Васильевич сообщал, что потери невелики, темп наступления высокий, а противник в панике разбегается.

Златоуст, покоящийся в достаточно большой котловине, со всех сторон окружают отроги горных хребтов и относительно небольшие вершины, высотой шестьсот-семьсот метров. Сам город и горы вокруг него производили на меня гнетущее впечатление. Облака, затянувшие окрестные вершины, «зацепившиеся» за них, давили на психику. Возникало ощущение, что над Златоустом раскинулся рыхлый темно-серый неподвижный океан, обволакивающий все вокруг. Всю ночь валил густой снег, который прекратился только под утро. День выдался темным и хмурым.

Я шагал вдоль вокзала по невероятно загаженному перрону в сторону своего поезда. После посещения города настроение было премерзким, а окружающий пейзаж полностью отвечал моим внутренним ощущениям — вокруг все завалено хламом и мусором, заплевано семечками. Ветер гонял по путям обрывки каких-то газет и кружил по перрону черную от угольной пыли поземку. Неуютным оказался для меня этот город.

Утром занимался сводками с фронтов, ближе к обеду провел совещание. Около часа дня переговорил по прямому проводу со Сталиным, потом с Вацетисом. В четвертом часу дня, после разговора с Лениным, съездил на митинг. Выступал перед местными рабочими и крестьянами окрестных деревень. Вместе с толпой собравшихся людей моей пламенной речи внимали также молчаливые, темные, давно заброшенные цеха Златоустовских заводов. Мертвые глазницы выбитых окон и приоткрытые створы гниющих ржавых дверей, казалось, внимательно вслушиваются в мои слова. После выступления я зашел в некоторые цеха и только тогда, увидев наяву, осознал, что такое «разруха». Страшное слово — лютое.