Станислав Гагарин - Страшный суд

Трупы мне всегда были не симпатичны, я даже судебную медицину ухитрился сдать в юридическом институте без обязательного посещения морга, а падать на свежего еще мертвяка — радость не великая… Потому Станислав Гагарин изо всех сил уцепился за рукоятку двери и сумел удержаться на ногах, хотя его и крепко ударило о вагонную стенку.

Поезд экстренно тормозил.

Ко мне вернулась способность видеть сквозь металлические перегородки, и я убедился, что товарищ Сталин был прав: с двух сторон к тамбуру бежали люди, на ходу доставая оружие.

Надо было уходить.

Спрыгнул я с замедлившего ход саратовского состава удачно. Кувыркнувшись, увлекаемый инерцией, я растянулся под относительно невысокой насыпью и слышал, как прогрохотали надо мною вагоны.

Готовый к новым неожиданностям, Станислав Гагарин вскочил на ноги, с радостью ощутил, что ноги-руки целы, он полон сил и энергии, готов морально и физически к любым необыкновенным приключениям.

И надежный револьвер «Чемпион», пусть и потерявший половину патронов из барабана, находился при нем.

Тут я вспомнил, что в седьмом купе под вагонной полкой мчатся, оставшиеся без хозяина, аж целых четыре ведра и чемодан с фруктами из юсовского сада.

«Вишню жалко», — подумал Станислав Гагарин.

— Вы держали в руках доллары США? — спросил меня Адольф Гитлер.

— Естественно, — ответил я бывшему германскому вождю. — Только тратил их исключительно за кордоном и сегодня возмущен экспансией баксовв Россию.

— Помните, что написано на лозунге под масонской пирамидой?

— Нечто латинское, кажись… Дак мы сие зараз проверим!

С этими словами я достал из жопногокошелька, так я называл подаренный мне Верой кожаный портмонет, который носил в заднем кармане брюк, купюру достоинством в один доллар. Положил ее в кошелек несколько лет назад в Куала-Лумпуре, столице Малайзии, шутливо заметив, что этот сувенир будет притягивать к себе зеленых собратьев. Но то ли доллар оказался фальшивым, то ли у владельца его, Одинокого Моряка, аллергия на баксы,но доллары у меня так и не завелись.

Предлагал мне Коля Юсов зеленые,когда шли они еще по восемнадцать рублей за штуку, но я хорошо помнил, что в Уголовном кодексе Российской Федерации существует грозная статья за номером восемьдесят восемь, предусматривающая солидный срокза валютные операции. К слову сказать, статью эту никто не отменял и по сегодняшний день, между прочим…

Глянул я на сувенирный мой сиротливый доллар и ахнул. Треугольный кончик пирамиды был как бы отрезан и парил в торжественных лучах над нею. А в треугольнике масонском глядело на меня недремлющее око! Ну точь-в-точь, как в ломехузнойтелевизионной передаче «Взгляд»…

«Бог ты мой! — мысленно воскликнул я. — Ну как же мы, козлы тупые, не рассмотрели враждебную символику раньше и восторженно ахали, когда ведущие «Взгляда» демонстрировали нам, дубарям, презерватив, ими же самими закатанный в банку с огурцами! И поделом нам, простакам доверчивым, поделом…»

— Перестаньте казниться, партайгеноссе сочинитель, — ободряюще улыбнулся мне Адольф Гитлер. — Не вы первый, не вы, к сожалению, последний… Ломехузы,а методов оболванивания у них не счесть, едва ли не весь мир гондономв банке обворожили, и моих честных немцев в том числе… Так что написано на транспаранте над пирамидой?

— Novus ordo Seclorum, — прочитал Станислав Гагарин. — Новый мировой порядок! Вот, значит, в какого бога верят ети иху мать янки… Ни хрена себе хрена!

— Что и требовалось доказать, — удовлетворенным тоном резюмировал Гитлер. — Теперь вам понятно, с кем я на самом деле боролся? Не с бедными, замордованными вечным гонением евреями, против которых я никогда ничего не имел, более того, даже жалел их, о чем недвусмысленно писал в «Моей борьбе». Нет, я боролся с международными финансами, с Мировым Капиталом, который нынче подмял под себя и пытается изнасиловать униженную и оскорбленную Россию!

Не евреи виноваты в бедах Германии и России, как таковые, а еврейство,его враждебная роду человеческому идеология, увы…

…Я вспомнил этот разговор с фюрером в неподходящую, казалось бы, минуту, когда скорый поезд Саратов — Москва прогрохотал по насыпи надо мною и скрылся в северном направлении, унося два трупа несостоявшихся моих убийц и еще полдюжины тех, кто с удовольствием форшмачил бы сейчас свинцом русского писателя Папу Стива, Одинокого Моряка в океане.

Наверное, связь между неудавшимся покушением и недавним разговором с фюрером на берегу Волги все-таки была, и потому я не удивился цепочке представлений, вытянувшей из подсознания размышления о сатанинской долларовой купюре. Эта цепочка по закону ассоциации заставила меня тут же ощупать мою одежду и определить, что помимо револьвера «Чемпион» я прихватил с собою наличные деньги, которые по дорожному обыкновению рассовывал в различные потайные места собственного багажа.

— Если в России ходят еще рубли, то не пропаду, — едва ли не вслух произнес Станислав Гагарин, вовсе не до конца уверенный и спокойный за наличные дензнаки: он хорошо помнил, как приехав в Саратов, был ошарашен известием о ликвидации денег с профилем Ленина. Хорошо, что рядом была сватья, мать Николая, которой он и передал на хозяйственные нужды утратившие прежнее достоинство купюры.

Уже в серьезной степени рассвело, когда Папа Стив выбрался на дорогу, наугад определился с местом собственного пребывания, дождался паренька, который торопливо пробирался по проселку на колесной «Беларуси».

Пока трясся по направлению к большаку, Станислав Гагарин усиленно напрягался духовно, щупалсознанием эфир, пытался поймать телепатические сигналы вождя или Адольфа Гитлера, на худой, так сказать, конец моего таджикского знакомца, хотя с Чингиз-ханом мы в подобных играх себя не пробовали еще, но я-то знал, что великий завоеватель, пребывающий пока в звании полковника национальной армии, один из посланцев Зодчих Мира, и, следовательно, наделен могущественными силами.

Телепатический эфир молчал, и Папа Стив начинал потихоньку злиться.

В том, что выберусь отсюда без помощи вождей и полководцев, я, естественно, не сомневался. Поезд, конечно, мне не догнать, но встречающий меня Юсов, несомненно, догадается забрать ягоду, яблоки и пожитки. Больше всего, меня беспокоила судьба исписанных в саду листков, сочиненных уже страниц будущего романа.

Остальное — фуебень и мандятина, хотя вишню и абрикосы было жалко, сам собирал прямо с веток…

— Сохранятся ваши абрикосы, понимаешь, — пришел в сознание ворчливый голос Отца народов.