Андрей Саргаев - Е.И.В. Красная Гвардия (СИ)

Стемнело давно, так что заканчивать яму приходится в темноте, а от стоянки заманчиво тянет жареной на углях белужиной. Оставят или сами всё сожрут? Да чтоб они лопнули — там на каждого чуть не по трети выйдет. И дёрнул же чёрт взять те гранаты, всё равно рыбина в сетку попала не с той стороны, с которой загоняли, и от взрывов только мелочь кверху брюхом всплыла. Но штука мощная, что ни говори, хотя на вид яблоко яблоком, и размерами куда как поменьше старых фитильных. Живи тут русалки — и они бы всплыли.

В русалок сержант Антипенков не верил, как и в домовых с лешими, потому прыгнувшего на него из темноты человека встретил не крестным знамением, а ударом железной лопаты.

— Тревога, братцы!

Нападавший (а как понимать иначе?) упал без звука, но шагах в десяти впереди послышался щелчок и вспыхнул порох на полке пистолета. Или ружья, один хрен не видно. Артиллерист упал на колени… промах… и тут же загрохотали выстрелы со всех сторон.

— Тревога! — повторил сержант, хотя вряд ли кто-то не сообразил.

На крик прилетели сразу две пули — первая выбила лопату, а вторая обожгла плечо. Вообще-то стреляло не меньше полудюжины и почти в упор… кривые руки из задницы растут? Ладно ещё, в этот момент сержант потянулся за отлетевшим в сторону оружием, то есть лопатой. А что, при умелом-то обращении… Палили на голос, и если бы не раскоряченная поза, то вырытую яму вполне можно было использовать как могилу. Когда, кстати, из неё выскочить успел?

На приткнувшемся к берегу «Гусаре» частые вспышки — у часового на винтовке ночезрительная труба академика Ломоносова, немного усовершенствованная сестрорецкими умельцами, и выбор целей затруднений не вызывает. К превеликому сожалению она в единственном числе, как труба, так и винтовка… Подразумевалось, что канонерка является прежде всего артиллерийским кораблём, потому экипаж вооружили устаревшими ружьями, носимыми скорее из привычки и как предмет экипировки. Но, тем не менее, и они затявкали в ответ. В ответ кому? Непонятно…

— Всех убью, один останусь! — мощный голос министра Белякова смог бы перекрыть и орудийную пальбу. — Круши в хузары!

Артиллерист всегда одобрял Александра Фёдоровича как человека солидного, обстоятельного и справедливого, поэтому долго не раздумывал, а подхватил лопату и широкими скачками кинулся на шум разгорающейся рукопашной схватки.

— Руби их в песи, братцы!

— Мать твою об якорь и ей же им же! — выдохнул Денис Давыдов, пропуская над головой приклад допотопной фузеи, и в ответ достал обидчика по ногам кончиком короткой абордажной сабли. Хотя та носилась исключительно для форсу, но в бою оказалась куда как сподручнее длинной шпаги.

Впрочем, полуторааршинный вертел, которым орудовал громко матерящийся Александр Фёдорович Беляков, тоже имел определённые достоинства. Интересно, как он в темноте отличает своих от чужих? В то, что министр бьёт всех подряд, верить не хотелось. Сам лейтенант действовал от обороны, да и то пару раз в последний момент чудом получалось сдержать удар, поворачивая клинок плашмя. Ничего, дубовая голова от тренировок только крепче становится.

Но всё же, что за сволочь осмелилась атаковать со столь бесцеремонной и удивляющей наглостью? Стрелки из них аховые, из тех, что в привязанную корову с трёх шагов промахнутся, но свистящие пули весьма неприятно действуют на нервы. А вот в ближнем бою опасны. И, в первую очередь, многочисленностью.

По спине холодок — верное предупреждение об угрозе сзади. Поздно! Что-то тяжёлое прилетает по затылку, и лейтенант молча падает лицом в истоптанную траву.

— Ах ты бляжонок! — хлёсткий шлепок лопатой по лицу снёс лоцмана, примеривавшегося добить Давыдова гирькой на цепочке. — Мне твоя рожа никогда не нравилась!

Антипенков вложил в удар всю силу, помноженную на обиду — именно Митрий уговорил взять те злополучные гранаты. Теперь стало понятно, что таким образом хотел дать знак своим… этим… как их там… сподвижникам.

Вспыхнул яркий свет. Это часовой на «Гусаре» прекратил стрельбу и наконец-то догадался зажечь прожектора. И чего столько времени телился, чёрт безрукий? Там и делов-то всего — дёрнуть за верёвочки. Дальше кремнёвый замок уже сам запалит уходящую к фитилю огромной свечи пропитанную пороховой мякотью нитку.

Вот сейчас, когда враг освещён, стало малость веселее. Шаг вперёд, вогнать под подбородок супостату железное остриё лопаты, следующего наотмашь по колену… ещё одного возвратным движением черена под дых… добавить чуть ниже затылка. Однако не хуже ружья со вбитым в ствол багинетом.

— Пригнись! — крик Белякова заставляет упасть на четвереньки.

Ни хрена себе! Если в России все министры так ловко бросают топоры, то Отечество может спать спокойно.

— Спаси тя Господи!

— Сочтёмся! — при освещении в профиль улыбка Александра Фёдоровича кажется кровожадным оскалом. — На том свете угольками расплатишься!

Но министр на тот свет не торопится — вертелом отбивает чужую саблю и в ответ бьёт сам, втыкая свою импровизированную шпагу нападавшему в живот.

— Сзади! — Антипенков возвращает долг.

— Ага! — Беляков бросил попытки вытащить застрявшее оружие и встретил противника кулаком. — Ох, бля…

И тут всё разом закончилось, так же неожиданно, как и началось. Сержант огляделся с немым вопросом в глазах — ну, где?

Противный скрежет, доносившийся откуда-то слева, заставил лейтенанта очнуться. Страшно болел затылок, руки и ноги отказывались повиноваться, глаза застилала кровавая пелена, и подозрительно пахло свежевырытой землёй.

«Похоронили?» — заметались панические мысли. — «Но я живой. Живой? Мёртвый… меня убили, я лежу в могиле, а звуки — это скрежет зубовный, издаваемый грешниками в предчувствии адских мук».

— Как он там?

«Голос Александра Фёдоровича Белякова. Он тоже погиб?»

— Оклемается, вась сиясь, не извольте беспокоиться.

«А это сержант-артиллерист. Как его там… Филин? Нет, вроде Филимон. А, точно… Филипп Антипенков. И этого сгубили лихие людишки».

— Как очнётся, сразу меня позови, — Беляков левой рукой подоткнул укрывающее Дениса Давыдова тяжёлое меховое одеяло, заботливо поправил на его голове мокрую тряпку, на которую не пожалел собственную рубаху алого шёлка, и ушёл.

Ночью не до того было, а сейчас, когда солнце вот-вот поднимется на камышами, есть время внимательно осмотреть захваченные с боем разбойничьи лодки, похоронить павших своих, выбросить в воду дохлых чужих, допросить взятых живьём татей. Особенно интересно будет лоцмана Митрия порасспрашивать, со всевозможным тщанием, вдумчиво и обстоятельно. Ведь не просто же так шарахнул лейтенанта кистенём по башке? И не просто так привёл «Гусара» именно на этот островок? За всё и за всех с бляжонка спросится.