Андрей Саргаев - Е.И.В. Красная Гвардия (СИ)

Да, о рыбалке… Не Волга, конечно, и не озёра в Артёмовских лугах под Нижним Новгородом, но уклейки с сорожками клюют неплохо. При желании семью смогу прокормить, а если добавить улов компаньонов… Угу, заражённый моей тревогой Александр Христофорович Бенкендорф постарался обеспечить августейшему рыбаку достойное общество. Представьте картинку… сижу я, значит, на берегу… Представили? И две роты гвардейцев, тоже с удочками, у каждого под рукой винтовка, за поясом по два пистолета, и некоторые даже червяка забывают насаживать. И это не считая патрулей и секретов на дальних подступах, полудюжины снующих туда-сюда лодок с вооружёнными пассажирами, и прочих мер безопасности. Позволь милейшему генералу, так он и новейшую установку на тридцать шесть ракет притащит. И дивизию для обеспечения секретности, на которой слегка помешан.

Кроме гвардейцев в наличии один министр и один канцлер. Вот кто действительно увлечён рыбной ловлей, так это Ростопчин. Фёдор Васильевич искренне переживал каждый сход более-менее крупной плотвички, а пойманного на голый крючок щурёнка приветствовал настолько радостно, что я заподозрил графа в игре на публику. Но нет, двух окуней и подъязка весом в полфунта он встретил столь же бурно, что и предыдущую рыбину. В первый раз в жизни выбрался на рыбалку? Надо порадовать верного соратника, и не только его одного — сварю царскую уху. Царскую не в смысле указания на главного повара, а по вкусу и качеству. Тем более пара десятков мерных сурских стерлядей заботливо сберегаются в прихваченном с собой бочонке. Поставлю часовых у костра, дабы не пускать любопытствующих, и сварю. Умный человек, если и опознает подмену, то не скажет, а глупых в моём окружении давно не водится.

Уху… и под водочку! Я в будущей жизни водку не слишком жаловал, нынче же вообще предпочитаю коньяк и цимлянское, но скажите на милость, разве уху можно потреблять иначе? Профанация! Да, иные гурманы к рыбным блюдам требуют подавать белые вина… но мы-то помним, что с такими стало после семнадцатого года! Поэтому исключительно хлебная, тройной очистки, и никаких там тминных, анисовых или смородиновых, вместе с ожидаемым эффектом приносящих изжогу и отрыжку.

— Ваше Императорское Величество, клюёт! — подсказывает военный министр Аракчеев. — Подсекайте!

Учить он меня будет… Тем более за время титулования рыбина ушла, обожрав червяка дочиста. Самому Алексею Андреевичу рыбалка надоела, и, бросив удочку на берег, граф развлекается подсказками, из-за чего возле него образовалось пустое место.

— Улов бы почистил, — попрекаю бездельника.

Тот неожиданно соглашается:

— Это можно, государь. Знаете, в последнее время начал задумываться о смысле жизни, и хотелось бы видеть его в гармонии с природой. Есть свои прелести в таких вот рыбалках и прочих крестьянских радостях.

Ага, Жан Жак Руссо выискался, или ещё не родившийся Лев Николаевич Толстой. Отрастить бородищу до пупа, надеть вышитую рубаху до колен, и в народ… И сдохнуть с непривычки на пахоте или сенокосе.

— Ты серьёзно, Алексей Андреевич?

— А что?

— Да так, подыскиваю достойную кандидатуру в министры сельского хозяйства.

— Я не могу, — сразу отнекивается Аракчеев. — Мне и в армейском хозяйстве козлов с баранами достаточно, и ту необъятную ниву ещё пахать и пахать!

Напугался, забрал ведро с рыбой, вытащил из-за голенища нож, и ушёл в тенёк, недовольно ворча. Неужели действительно будет чистить? Чудны дела твои, Господи!

Ну да, точно, закатал рукава гимнастёрки защитного цвета… Хотелось бы посмотреть, как бы он производил это действие в мундире старого образца! Ведь был чуть не первым противником введения новой формы. Был, пока однажды не сел за расчёты с пером и листом бумаги. Одно только единообразие сокращало расходы военного ведомства на обмундирование чуть ли не втрое, а отказ от излишнего украшательства увеличил экономию ещё на довольно круглую сумму. Так что теперь если бы не погоны с зелёными, ввиду полевого выхода, звёздами генерал-лейтенанта, Алексея Андреевича нипочём не отличить от нашего старшины из сорок третьего года.

Недовольство в офицерской среде продержалось дольше, но тут скорее обычное фрондирование, чем что-то серьёзное. Не думаю, будто их благородия скучают по присыпанным пудрой и мукой парикам с буклями и косами, натирающим причинные места лосинам в обтяжку, перчаткам с раструбами, похожими на водосточные трубы. Срамота, одним словом.

Ладно, не будем на отдыхе забивать голову мыслями о проблемах, тем более поплавок из гусиного пера стремительно ушёл под воду. Подсечка… Прямо целый кит! Уж никак не меньше ладони!

А какая свинья верхом по берегу скачет? Неужели обязательно нужно топать копытами, распугивая всю рыбу?

— Срочно! — гвардеец на взмыленной лошади издали машет пакетом. — Аллюр три креста!

И как его такого торопливого не подстрелили патрули? Если только опознали своего… Но Александру Христофоровичу будет обязательно поставлено на вид.

— Срочное донесение от графа Кулибина, Ваше Императорское Величество! — курьер спрыгивает с седла, нимало не смущаясь полусотни нацеленных на него винтовочных стволов, и протягивает запечатанный конверт. — Беда, государь!

Ну всё, пропал отдых. Так и знал, что заботы нагонят даже здесь, но не ждал их столь быстро. И какая, чёрт побери, может быть беда без моего на то разрешения? Кто допустил?

— Давай сюда! — сургуч печатей хрустит под пальцами. Пробегаю глазами по неровным строчкам. — Александр Христофорович!

— Да, государь? — дотоле неизвестно где пропадавший Бенкендорф является по первому зову.

— Объявляйте синюю тревогу и начинайте работать по второму варианту.

— Но… — генерал пытается возразить.

— В задницу твоих воров и шулеров! Работаем, я сказал. Коня мне!

Граф Кулибин нервно мерил шагами комнату, и сидевшему на лавке мастеровому приходилось то и дело поворачивать голову, стараясь удержать высокое начальство в поле зрения. Деревянная колодка на шее, соединённая цепью с кандалами на руках и ногах, не способствовала подвижности.

— Ты хоть понимаешь, что теперь тебе будет, аспид? — в голосе Ивана Петровича уже давно нет ни злости, ни жалости. Там только равнодушие смертельно уставшего человека, отчего собеседнику становится ещё страшнее. — Ты понимаешь?

Понимания нет, есть страх и недоумение.

— Дык это… — пытается развести руками. — Я же шибко пьян был.

Замолкает в полной уверенности, будто всё объяснил и дальнейшие разговоры излишни. Мол, с пьяного какой спрос?

— А ты знаешь, Федька, что пьянство лишь увеличивает тяжесть вины?