Александр Сапаров - Назад в юность

Мы переложили его на операционный стол и начали готовить к операции. Вскоре появился недовольный нейрохирург, ворча на всех на свете, тоже начал готовится к операции. Вторым хирургом явился дежуривший Павел Сергеевич, который был на удивление трезв. Женя уже стояла за столиком с инструментами. Немного погодя, появился анестезиолог, и операция началась. Мы с Любой были на подхвате, когда вновь зазвонил телефон и сообщил, что к нам из района везут еще перитонит, и что оперировать будет доцент кафедры общей хирургии Аркадий Борисович, он сегодня, на свою голову, задержался на кафедре.

И действительно через несколько минут нам, на каталке, доставили бледного худого мужчину с заострившимися чертами лица. На его животе был длинный, огибавший пупок, свежий операционный шов.

Мы открыли другую операционную, из-за ветра, дующего в окно, там было жутко холодно и мне пришлось бегать по отделениям и собирать обогреватели. Вдвоем с Любой мы переложили больного на операционный стол, и стали готовить к операции. Моему опытному взгляду было видно, что этот больной не жилец на белом свете, и я, в военных условиях назначил бы ему только промедол. Но мы были на гражданке, и требования здесь были другие. Вскоре пришел Аркадий Борисович, по его взгляду на больного я понял, что его выводы совпадают с моими, но если ничего не делать, этого никто не поймет.

Узнав диспозицию, он коротко сказал:

— Андреев готовься помогать, иди, мойся. Люба будешь работать только с нами, у нас гнойная операция, там два хирурга и медсестра, справятся, второго анестезиолога пока нет, пусть даст наркоз дежурант.

Спустя несколько минут, из первой операционной пришел анестезиолог и, покачав головой при виде больного, ввел его в наркоз.

Аркадий Борисович работал быстро и красиво, по свежему шву разрезал кожу и почти незаметную подкожно-жировую ткань. Сделав доступ в брюшную полость, вручил мне Кохеровские расширители. Когда я раскрыл рану из нее пошел такой гнилостный запах, что Люба схватившись за рот, выскочила в коридор. Я же стоял даже не пошевелившись, удивленно посмотрев на меня, Аркадий Борисович сказал:

— Не ожидал такой реакции от тебя, как бы теперь нам вернуть санитарку?

Но та, с бледным видом, уже зашла в операционную.

— Люба подай сюда вон ту емкость. — И, когда банка была принесена, он методично начал вычерпывать гной из брюшной полости.

Когда количество гноя уменьшилось, запах стал не таким едким, а может, мы просто уже привыкли к нему. Тонкая кишка была серого цвета и мутная, перистальтики почти не было видно. После откачки гноя, мы стали промывать брюшную полость раствором фурацилина и делали это достаточно долго. И наконец засыпав всю полость сухим пенициллином, Аркадий Борисович ушил операционную рану оставив четыре дренажа для промывания. Потом уже расстерилизовавшись мы перегрузили мужчину на каталку и отправили в палату. Когда мы размывались, Аркадий Борисович все вздыхал, и потом все-таки выдал:

— Вот и так бывает Сережа. Вовремя не прооперировали, и такие дела. Шансов конечно мало, но все в жизни бывает.

После того как мы переоделись, Аркадий Борисович пригласил меня в ординаторскую на кофе. Я сказал, что у еще меня масса работы, но он настоял, сказав, что у меня вся ночь впереди. И вот мы пили кофе, а Аркадий Борисович осторожно расспрашивал меня о планах на жизнь, постепенно разговор перешел на прооперированного больного и мы сошлись на том, что такой инфекционно-токсический шок больной вряд ли переживет, несмотря на интенсивную терапию. Аркадий Борисович внимательно слушал мои высказывания, наверно наслушавшись больничных хирургов и посмотрев на меня сегодня во время операции, он уже ничему не удивлялся. Потом разговор перешел на возможность пересадки сердца и когда я высказал несколько соображений по этому поводу он, внимательно посмотрев на меня, сказал:

— А знаешь, Сергей у меня есть приятель, мы с ним заканчивали Киевский мединститут, сейчас он высоко взлетел, но мы иногда с ним пересекаемся, и мне кажется, что ему интересно было бы поговорить с таким соображалистым парнем. Признавайся, ты наверно в библиотеке уже все учебники по хирургии проштудировал, да, похоже, и по терапии?

— Аркадий Борисович, я их еще в школе начал читать, так, что не удивляйтесь.

— Ну и прекрасно, Егор Николаевич наверно не успел сказать тебе, что я являюсь руководителем кружка, в который он тебя пригласил. А вот тебе и тема работы пересадка сердца, дерзай, ищи литературу, на английском читаешь? Ну, вот и хорошо.

Так, что если к весне, что-то толковое получится, пошлем на конкурс студенческих работ в Москву, там как раз мой приятель наверно будет задействован по общественной линии.

— Аркадий Борисович, а как зовут вашего однокашника?

— Ну, я думаю, что ты о нем наверно не слышал, а зовут его Чазов Евгений Иванович.

Поблагодарив Аркадия Борисовича за кофе, я отправился мыть полы в операционную.

А наш больной все же к утру умер. А я размышлял и думал, что и с той техникой, с которой я работал уже на закате карьеры, такого больного мы, пожалуй, не вытянули.

Утром я возвращался домой еле живой, потому что пришлось приводить в порядок две операционные. У меня даже возникла идея не ходить на занятия, но потом я вспомнил, что сегодня гистология и решил, что идти все же придется.

Почему-то у меня, до сих пор не испытывающего проблем с учебой, не сложились отношения с преподавательницей Носковой Галиной Федоровной. И по-моему вся проблема была в том, что у меня, как и первой жизни ничего не получалось при перерисовывании в альбом гистологических препаратов из-под микроскопа. Притом, что чертежник я был всегда отличный, а вот с рисунками был полный провал. После того, как мы перерисовали срезы в альбом, и подходили к ней, она скептически оглядывала мою работу и ставила очередной минус в журнал, где почти у всей группы всегда стояли плюсы.

Забегая вперед, к концу второго семестра у меня в журнале было уже шесть или восемь минусов, притом, что я неоднократно перерисовывал эти проклятые образцы. И вот за две недели до зачета Носкова то ли заболела, то ли куда-то уехала, и к нам на это время пришел Валерий Сергеевич, с которым мы познакомились еще на картошке. И вот, когда Валерий Сергеевич во время очередного занятия вышел из кабинета, я, под восхищенно-боязливые взгляды своих одногруппниц, встал и исправил в журнале все минусы, которые мне наставила Носкова, на плюсы. Когда Валерий Сергеевич пришел, то он естественно ничего не заметил. Валерию Сергеевичу мои рисунки были, как я понял, до одного места и он недрогнувшей рукой поставил мне зачет, когда пришло время.

Но сейчас я этого еще не знал и шел на гистологию, уже заранее готовясь к мине, которую сделает Носкова, когда увидит мое очередное творение.