Андрей Бочаров - Русская фантастика 2015

– Ну так это и есть червы. Карточная масть. Это, – поясняю, – такая шутка. В Средние века валет был кем-то вроде личного слуги, камердинера. А валета червей в картах олицетворял один французский полководец. За крутой нрав все звали его Гнев Божий.

– Ого! И что потом с ним случилось?

– То же, что и со всеми людьми: умер, очевидно. Но я, в отличие от него, ещё жив и очень не люблю, когда подслушивают. Особенно когда подслушивают всякую чушь. Учти на будущее.

– Так разве же сразу поймёшь, где чушь?

Ну, по крайней мере, не отпирается.

– А вообще вы не переживайте. Они мне объяснили, зачем я вам нужен.

– И ты всё равно согласился?

Пожимает плечами:

– Ну да. Во-первых, все говорят, вы не такой уж и злой. Демонов ненавидите больше, чем людей.

Я хмыкаю:

– Признаю: безусловно, виновен. И несправедлив. А что там за «во-вторых»?

– Они говорят, только вы знаете, как с ними бороться. Если, по-вашему, надо так… ну, ладно. Больно не будет, да?

– Честно? Не знаю. Но сейчас тебе лучше этим голову не забивать.

Он пожимает плечами:

– Потом я вряд ли смогу вообще её чем-то забивать. А мне интересно.

Чудом удерживаюсь от того, чтобы не отвесить ему подзатыльник.

– Если будешь разговаривать подобным тоном, я вспомню, что вы называете меня Судьёй.

– А кстати, почему вас так называют? Это же не намёк на Господа, вы явно не он.

Вместо ответа (и подзатыльника) я шагаю прочь. К трону и проходу за ним.

Когда отодвигаю портьеру и распахиваю дверь, жужжание усиливается. Зажигаю фонарь, ещё один протягиваю мальчику. Шагаем по короткому тёмному коридору, затем начинаем спускаться в Чистилище.

Здесь контейнеры стоят вдоль стен, идти приходится аккуратно, но я должен использовать всё доступное пространство, а его не так-то много. Не все контейнеры прозрачны, но и тех, которые переделаны из старых аквариумов, достаточно, чтобы мальчик какое-то время шагал молча.

Пытаюсь представить себя в его возрасте и на его месте. Все эти ряды ящиков, коробок, банок, в которых роятся мухи, карабкаются друг по другу жуки, мокрицы, многоножки, ползают черви, – что он чувствует, глядя на них?

Впрочем, зачем представлять? Когда-то я оказался на его месте, и это определило мою судьбу. Что я тогда чувствовал, оказавшись в лаборатории столичного зоопарка? Пожалуй, был восхищён, и заинтригован, и, конечно, испытывал лёгкое отвращение, и любопытство. Но всё-таки в первую очередь – восхищён.

– Почему меня называют Судьёй? – Оглядываюсь; он кивает, не сводя глаз с очередного инсектария, в котором мечутся, бьются о стекло мясные мухи. – Потому что я – он и есть. Я был судебным энтомологом. Это значит, – добавляю, – исследовал насекомых и использовал их, чтобы найти преступников.

– Да ну! Что, вот они прям прилетали и всё вам рассказывали? Кто убил или там ограбил?

– В некотором роде – прилетали и рассказывали. Ты даже не представляешь, сколько насекомых так или иначе связано с нашей смертью. С кровью, с трупами. Одни питаются ими, другие откладывают туда яйца, чтобы вывелось потомство. Если хорошо знать повадки того или иного вида, можно быстро найти преступника.

– А потом, значит, вы их приспособили для борьбы с демонами?

Я останавливаюсь и кладу руку ему на плечо:

– Вот что: с этого момента никаких «демонов».

Он стряхивает мою ладонь:

– А какой смысл врать? Зарянский вон говорил, что его батя называет их «пострадавшие». «Пострадавшие нас не найдут», «пострадавшие в последнее время совсем обнаглели». Враньё это всё! И трусость! Потому что демоны – они демоны и есть. Когда захватывают человека, у него же настоящие рожки вырастают. Да, мягкие, не такие, как у козлов или там баранов, но – рожки же! И ведут себя демоны не как люди. И убить их – пойди убей. Они же боли не чувствуют, прут и прут, хоть ты им руку оторви, хоть ногу.

– Ну-ка пойдём, кое-что покажу.

Мы спускаемся в крипту, здесь всё, конечно, уже не так, как в прежние времена: пространство разгорожено металлическими стеллажами, на полках и саркофагах – всё те же контейнеры с культурами разных видов. В дальнем углу – рабочий стол, я сажусь, выдвигаю нижний ящик, кладу перед мальчиком некий предмет в стеклянной рамке. Сувенир, памятку.

– Что это? – спрашивает.

– А ты как думаешь?

– Какой-то прозрачный камень… это янтарь, да? А в нём – листок и муравей. Только муравей странный. И почему у него из головы торчит эта красная блямба?

– Потому что муравей выполнил то, чего она – эта блямба – от него хотела. Видишь ли, это – гриб-паразит. Когда он заражает муравья, тот начинает делать ровно то, что нужно грибу. Немедленно покидает родную колонию, забирается на дерево, находит листок, впивается в него челюстями и умирает. Причём выполняет всё очень скрупулёзно: например, выбирает листья, повёрнутые именно к северу, расположенные на высоте в четверть метра – и там, где температура не ниже двадцати и не выше тридцати градусов по Цельсию. Потом сквозь тело такого муравья прорастает гриб и выбрасывает свои споры…

– А споры находят ещё одного муравья – и всё повторяется?

– Да, повторяется. Год за годом, вот уже многие и многие годы. Этому янтарю, насколько я знаю, около тридцати миллионов лет.

Мальчик внимательно рассматривает его, вертит в руках.

– Похоже на листок пальмы, – говорит наконец. – Только я таких у нас не видел. Хотя… наверное же, за столько лет они и вымереть могли, да?

– Ты удивишься, но полвека назад здесь не было и тех, к которым ты привык с детства. Представь себе: ещё мой прадед считал бананы, например, экзотическими фруктами. И мандарины, апельсины, кокосы…

– Да ладно! Ещё скажите: он их в глаза не видел.

– Почему же – видел. Только на праздники: под Новый год в основном. Эти муравьи, – киваю на рамку, – тоже ведь жили намного южнее, знаешь ли. В Таиланде, куда в своё время многие из нас любили летать на отдых.

– Так это из-за них всё началось? Хотите сказать, демоны на самом деле – обычные люди, которых захватил этот гриб?

– Не этот, но его родственник. Никто не знает, откуда он взялся: некоторые учёные подозревали, что ему тоже не одна тысяча лет. Только раньше он паразитировал на крупных обезьянах, в дебрях тропических лесов.

Мальчик возвращает мне рамку с янтарём.

– По-моему, ерунда это всё. Какая-то мошка, которой миллионы лет, у неё на голове блямба. Обезьяны? Вы правда верите, что они заражались себе спокойно и никто их не видел, ни разу?

Я откидываюсь на спинку стула и разглядываю мальчика с интересом.

– Хорошо. А какую версию предложишь ты? Только уговор: никакой мистики, ничего сверхъестественного.

– Да ладно, – пожимает он плечами. – Я вот лично считаю, что это из-за Гнева Божьего. Но вы же в Бога не верите, а может, вы с ним… в ссоре. Отец игумен меня предупреждал, не думайте. Только знайте: меня вы не обманете. Хотите превратить в демона, чтобы найти способ изгонять их из других людей, – ну и ладно. То есть не «ладно», конечно, просто если это спасёт остальных и по-другому никак – я готов, пожалуйста. Когда начнёте? Лучше бы, наверно, пораньше, а то скоро они сюда явятся. В смысле – демоны… хотя и Алёна тоже. Ну и, в общем, лучше бы так, без прощания. Не люблю девчачьих слёз и всякой такой ерунды.