Владимир Романовский - Добронега

Печенег, охраняющий вход, потребовал, чтобы Дир и Хелье отдали ему сверды на то время, пока они будут пользоваться услугами заведения. Хелье хотел уже было уходить, но Дир, криво ухмыляясь, объяснил сигтунскому провинциалу, что это просто ритуал такой, коим сопровождается плата за вход, и сунул печенегу две золотые монеты. Печенег взял деньги и посторонился.

Только фасад заведения был сложен из кирпичей и побелен. Остальная часть постройки была деревянная, но весьма добротная и с размахом. Стены уходили далеко ввысь, планировка впечатляла замысловатостью, а своды и арки говорили о глубинном знакомстве зодчего с основами греческой и римской архитектуры.

В одном из помещений за большим прямоугольным столом играли в модную в те времена в Киеве игру под названием «касса» – разновидность зерни с византийскими элементами. Вместо двоякокрашеных зерен использовались крашеные с обеих сторон медные монеты и деревянные буквенные таблички. Руководил игрой, следя за соблюдением участниками правил и отчислением четверти каждого выигрыша в пользу заведения тощий брюнет с отталкивающим бесстрастным лицом, предшественник крупье – профессии будущих веков. Для ставок употреблялась внутренняя валюта заведения – деревянные ромбы малого размера. Теоретически, подделать такой ромб не составляло труда. На практике этим никто долгое время уже не занимался. Владельцы заведения за подделку отрубали руки и отрезали уши, и всем это было известно.

Играющих было четверо, среди них одна женщина знатного происхождения, средних лет. Остальные, человек пятнадцать, наблюдали за игрой и делали ставки на выигрыш или проигрыш того или иного игрока, через руководителя. Игра шла давно, игроки и зрители приближались к высшей точке азарта. Еще три-четыре кона, и руководящий предложит сделать перерыв.

Дир подсел между женщиной и одним из наблюдателей.

– У меня такое чувство, – сказал он тихо женщине, – что ты выиграешь следующий кон. Увеличивай ставку. Чувство у меня такое.

Женщина посмотрела на него странно.

Хелье, решивший пока что не садиться, осматривался и вдруг заметил в дальнем углу группу людей, не занятых ни игрой, ни распиванием браги, ни даже шутливым разговором о том, о сем. Четверо мужчин беседовали о чем-то, что не имело отношения к заведению. И все бы ничего, но в одном из них, стоящему в профиль, Хелье узнал Житника.

В прошлую их встречу Житник проявил себя не с лучшей стороны, а такие вещи скоро не забываются. Тогда при Хелье не было сверда. А теперь был.

Четверо беседующих, договорившись о чем-то, направились в соседнее помещение. Хелье посмотрел на Дира. Друг его в этот момент говорил сидящему рядом с ним наблюдающему:

– У меня чувство, что она сейчас проиграет. Поставим на проигрыш.

Опрятно одетый холоп поднес к столу на деревянном подносе дюжину кружек с брагой. Дир взял одну и залпом ее осушил. Звякнули по столу брошенные в игру крашеные медяки. Хелье, решив, что Дир будет еще некоторое время следить за игрой, тихо и быстро пошел вслед за Житником и его собеседниками.

Четверо поднялись по какой-то угловой лесенке, один за другим. Хелье подождал, пока замыкающий (не Житник: Житник шел впереди) скрылся из виду, и пересек помещение. Тихо ступая и следя, чтобы ступеньки не скрипели, он поднялся по той же лесенке на узкий деревянный пассерель между первым и вторым уровнями терема. Здесь была всего одна дверь, и она оказалась открытой. Хелье вынул сверд и проследовал внутрь комнаты. Она оказалась пуста, но справа была следующая дверь, и из-под этой двери сочился свет.

Присев на корточки, Хелье заглянул в замочную скважину. Часть тускло освещенной комнаты за дверью была видна. Там кто-то ходил, раздавались голоса. Хелье приник к скважине ухом.

– Поэтому, – услышал он голос Житника, – нам вовсе не нужно предпринимать что бы то ни было в этом направлении. Люди Марии сами сделают так, что Предслава вдруг останется в Вышгороде.

– То есть, ее похитят у Владимира из-под носа.

– Похитят? Нет, она пойдет туда сама.

– Она что, влюблена в этого поляка?

– Этого я не знаю.

– А Владимир, естественно, против.

– И этого не знаю. Знаю только, что Владимиру не с руки в данный момент сердить Хайнриха Второго.

После некоторого молчания один из троих собеседников Житника сказал:

– Получается, что Хайнрих Второй, рассердившись, вступит с Владимиром в войну…

– …предварительно помирившись с поляком, – добавил другой собеседник.

– Именно, – подтвердил первый. – И вдвоем они придут в Киев…

– … и у власти окажется ныне опальный Святополк, верный Содружеству, – заключил второй.

– Не надо говорить всего этого вслух, – сказал Житник недовольным тоном. – И вообще это все покамест – праздные разговоры. Я бы, друзья мои, определился все-таки на вашем месте – из всех заинтересованных сторон, кого именно вы намерены поддерживать? Чтобы потом слезы не лить от досады.

После паузы, первый собеседник перечислил:

– Есть люди Марии, есть Болеслав, Святополк, Неустрашимые, и твой повелитель.

– У меня нет повелителя, – заметил Житник. Подождав, пока степень неловкости молчания достигнет нужного ему уровня, он продолжил: – Вы забыли упомянуть соседние силы, не имеющие прямого отношения к делу, но тоже весьма заинтересованные. Есть Базиль Второй Константинопольский. Есть теплая парочка – Хайнрих и Бенедикт. И есть погрязшие во внутренних конфликтах Скандинавия с Британией. Есть также остатки империи Шарлеманя, терзаемые нынче теми же скандинавами. Сын Свена Вилобородого, Кнут, требует себе трон на острове. Санчо Третий воюет с Халифатом за иберийские владения. Это все очень далеко, поэтому на здешние территории никто из них не претендует. Зато военные силы и золото запросто обмениваются на влияние даже на таком расстоянии. Есть также наши всеми любимые печенеги. И есть межи, которые свое отвоевали, и теперь желают участвовать в делах только и исключительно с помощью манипуляций. И вы, друзья мои, очень неразумно поступили, не пригласив сюда ни одного межа.

– Межей в Киеве двадцать человек, – подал голос третий собеседник.

– Да, – подтвердил Житник. – И все они имеют больше дел с Содружеством Неустрашимых, чем все мы, вместе взятые. Им не нужен тайный список руководителей Содружества, как нужен он нам. Они и так всех знают поименно и, возможно, лично.

– С нас хватит главного межа, – возразил первый собеседник. – Нам, Житник, все равно, кто будет следующим правителем – так или иначе, все киевские князья ковшеют за месяц. Дело не в правителе, но в исполнителе. Тридцать лет мы терпим этого кровопийцу.

Житник понимал, что имеется в виду, конечно же, Добрыня. Этих не переубедишь, да и не стоит оно того. Межом Добрыня никогда не был, и кровопийцей был последние лет двадцать не больше, чем любой другой исполнитель воли властителя в любой стране. Но зажиточных киевлян и просвещенную болярскую молодежь объединяла нынче иррациональная, звериная ненависть именно к Добрыне, и они готовы были присягнуть на верность кому угодно, хоть дьяволу, хоть Хайнриху Второму, лишь бы увидеть Добрыню на лобном месте в качестве приговоренного.