Владимир Романовский - Добронега

– Откуда ты знаешь?

– Слева по ходу дерево с подпаленными ветками. Кто-то не очень умный разводил костер. Значит, где-то здесь люди живут.

Хелье приподнялся и вгляделся.

– Где? Не вижу.

– Впереди, слева.

Хелье вгляделся пристальнее.

– Все равно не вижу.

Годрик не ответил.

– Не знаю, не знаю, – усомнился Дир. – На что мы будем годны, ежели загнемся от голода посередине реки.

– Терпение, друг мой, терпение, – сказал Яван безразличным тоном. – Хелье, у тебя остались в Смоленске знакомые?

– Нет, – ответил Хелье. – Я там был-то только два раза, и лет мне было очень мало.

– Есть в Смоленске добротные дома?

– Есть несколько всего. Все больше по старинке, каждый строит свой, как умеет.

– А в детинце?

– Не помню. Внутри не был, снаружи, вроде, видно, что одна церква торчит каменная.

– Ага.

Наступил полдень, но на реке было прохладно. Яван всматривался в левый берег. В какой-то момент он подошел к борту, что-то высмотрел, и сказал, —

– Годрик, поворачиваем.

Ладья пошла к берегу. Диру очень хотелось спросить, нет ли там, куда они идут, еды, но он молчал, суеверно боясь спугнуть саму возможность.

Хелье понял, что Годрик не кривил душой, когда говорил о подпаленных ветках. Как он их разглядел с середины реки, да еще только на одном дереве – понять было трудно.

Парус убрали. Дир взялся за весла и стал грести с такой неимоверной силой, что никакого паруса не надо. Ладью загнали в камыши, кладь оставили под палубой. Разувшись (Эржбета не возражала, не обращала на себя, в отличие от большинства женщин в походных ситуациях, особого внимания, и соскользнула с ладьи в воду по бедра сразу вслед за Яваном и Диром), все пятеро путников выбрались на берег и вскоре вышли к небольшому срубу вполне приличного вида. Яван стукнул несколько раз в дверь.

Открыла им крепкая, кряжистая тетка с лицом мясистым и в какой-то мере приветливым, хотя углы рта у нее загибались к низу, что, как правило, не является признаком добродушия.

– А! Яван! – сказала она приветливо. – Заходи, милый. Заходите все. Дай я тебя обниму, соколик. Уж год нас не навещал.

– Здравствуй, тетя Цветана, – поприветствовал ее Яван. – Вот, знакомься, спутники мои.

Каких только людей не увидишь в славянских землях, подумал Годрик, заходя последним и неся гусли.

Не межиха, не печенежка, но и не славянка, да и кряжистая больно, в дело не годится, но, наверное, накормит, подумал Дир.

Далеко бежали болгары от Базиля, подумала Эржбета.

Хм, подумал Хелье.

Славянское наречие, на котором говорила высоким мелодичным голосом кряжистая Цветана, было похоже и на киевский певучий говорок, и на польское мягкое языкошуршание, и даже на новгородский монотон, но Хелье понимал меньше половины слов, и слова эти никак не удавалось связать в подобие смысла. Дир, вроде бы, понимал больше. А с Эржбетой сложно – не поймешь, что она себе думает.

– Что же это у вас девушка в мужском наряде? – спросила Цветана. – Нехорошо.

Эржбета произнесла, не глядя на Цветану, короткую фразу на непонятном языке, и Цветана изменилась лицом и примолкла.

– Хозяюшка, – попросил Дир. – Очень есть хочется.

– Да, да, – рассеянно сказала Цветана. – Это мы мигом. Скоро муж мой вернется, – и вышла в соседнее помещение, где, по-видимому, хранились припасы.

– Что ты ей сказала? – недовольно спросил Дир. – Эка напугала бедную.

– Поставила ее на место, – ответила Эржбета. – Много воли забирают нынче жены изгнанников.

Яван, подумавши, попросил всех оставаться в главном помещении, служившим одновременно гостиной и столовой, а сам последовал за Цветаной.

Возможно он ее уговорил и успокоил. Во всяком случае, когда оба вернулись со снедью, хозяйка выглядела почти также радушно, как изначально, но на Эржбету старалась не смотреть.

Жареная рыба и кролик, много странных ягод – понятно, как и отсутствие земледельческих производных, вроде хлеба и лука. Но была и солонина (неужто кто-то здесь скотину растит, в этих краях, подумал Хелье) и греческое рубиновое вино (чем здесь могут торговать, на что выменивают вино?) – откуда? Впрочем, все это вскоре объяснилось.

– Сколько я тебе должен, тетя Цветана? – спросил Яван.

– Ничего, милый, ничего. Благодетель наш, батюшка твой, давеча навещал, на целый год всякого разного оставил.

– А все-таки хотелось бы отблагодарить.

– Сочтемся, дружок, как нибудь сочтемся.

Это был, как понял Хелье, просто ритуал. Яван не собирался платить, а Цветана, может, и взяла бы плату, если бы не опасалась выглядеть в глазах Явана неблагодарной. Когда она вышла за следующей порцией припасов, Хелье спросил:

– Давно ты ее знаешь?

– С детства, – сказал Яван. – Я как-то у нее полгода прожил, когда мне было лет семь.

– А отец твой ее подкармливает.

– Не только ее. Все поселение.

– Здесь целое поселение?

– Разрозненное, – объяснил Яван. – Домов двадцать, и все друг от дружки на пол-аржи. Так было изначально придумано. Чтобы подозрений не вызывать.

– У кого?

– У подозрительных.

– А кто они такие, здесь живущие?

Яван промолчал.

– Болгары, – сказала Эржбета. – Остатки самуилова войска.

– Греки тоже есть, – возразил Яван.

Эржбета не ответила.

Цветана вернулась и присоединилась к гостям за столом. Гости ели, если не с жадностью, то с большим желанием. Через четверть часа Эржбета, отставив блюдо и выпив полстакана вина, вышла.

– Нехорошая баба, – заметила Цветана, мрачно глядя на дверь.

– Тетя, я ж просил тебя! – возмутился Яван.

– Что бы ты нe говорил, а баба нехорошая. Злая.

Дир не терял времени. Не участвуя в разговоре, он монополизировал солонину и ветчину, съел половину рыбных изделий, выпил две бутыли вина и теперь приканчивал третью. Годрик лакомился кроличьим мясом, сидя, по обыкновению, на полу в уголку.

– Долго мы здесь пробудем? – спросил Хелье, раздирая зубами солонину.

– Не спеши, – сказал Яван. – Скоро пузы наши проснутся. Эржбетино вон уже, как видно, проснулось. И мужа тети Цветаны надо дождаться, а то он обидится, а мне это ни к чему. Коль скоро межи правят миром, а я сам меж, не пользоваться положением глупо.

– А межи-то здесь при чем? – спросил Хелье.

– А как же, – удивился Яван. – Вот мы в глуши, на много аржей вокруг ни одного селения, а здесь – пожалуйста, стол и крыша. Это все часть управления миром. Недовольных надо подкармливать. У них рождаются дети, детей обучают благодарности, и куда бы не поехал меж по делам, в любую страну, найдется ему всегда стол и дом, и охрана, и хвоеволие. Задаром ничего не делается, на это только христиане вроде тебя уповают.

– Это точно, – неожиданно поддержал Явана Дир. – Думают, их Бог ихний защитит.