Владимир Романовский - Добронега

Хелье подумал, что Яван чего-то недоговаривает. Что-то было у Явана в прошлом, какая-то тайна. Не ведут себя так купеческие сыновья, не кидаются в сомнительные предприятия ради двухнедельной дружбы.

Воздух потеплел сразу после восхода, а к полудню стало жарко. Чувствовалась близость юга.

Темница, в которой содержался Болеслав, не была темницей в полном смысле этого слова. Каменный прямоугольный дом соорудили много лет назад из остатков каких-то древних военных укреплений, переложив их тут и там планками и повесив двери и засовы. Подвала нет. Заключенные содержались в двенадцати отсеках, по одному на каждого. В каждом отсеке имелось одно окно, настолько узкое, что нужды в решетках не было. Все двенадцать дверей выходили в проход, в конце которого была еще одна дверь, ведущая в свободу и независимость. По местному уставу, в проходе всегда находился один охранник. Остальные охранники слонялись вокруг темницы. До Вышгорода было тридцать аржей, а до ближайшего поселения, откуда большинство охранников было родом, четыре. Раз в день из поселения прибывал на громыхающей телеге пекарь, поставляющий охране и заключенным провиант. Отдыхала и жила охрана, сменявшаяся раз в две недели, в деревянной хибарке неподалеку.

Люди Добрыни доставили Болеслава в каменный этот сарай неделю назад, на «временное пребывание, вплоть до дальнейших указов и пожеланий», обойдясь с ним подчеркнуто вежливо, и только один раз ткнув рукоятью в спину, чтобы не останавливался, а шел, куда ведут, а предаваться размышлениям можно и на ходу.

Всю неделю Болеслав думал. Было о чем.

Сперва он рассчитывал, что как только Владимир и Добрыня рассортируют дела, связанные с разгромом вышгородской потешной оппозиции, князь вызовет его к себе. Предстояло длительное объяснение, возможен был компромисс. Болеслав надеялся все оправдать действительной своей искренней любовью. Владимир сам любил когда-то и должен был его понять. Болеслав заключит мир с Хайнрихом Вторым, не будет больше воевать, остаток жизни посвятит благосостоянию и счастью Предславы и Полонии. Он виноват, кругом виноват, но он любит Предславу.

Прошел день, и другой, а от Владимира не было никаких вестей. Сомнения посещали Болеслава и ранее, теперь же они переросли в уверенность – Владимир воспринял и мятеж, и Болеслава в мятеже участие, серьезно, и намерен его, Болеслава, наказать.

Наказать?!

Болеслав требовал от Рима, чтобы его признали королем. Рим, в почти полном подчинении у Хайнриха, отказывал, но все менее уверенно. Болеслав, на равных воюющий с самым могущественным на данный момент монархом Европы, был властитель значительный, и как смеет Владимир, византийский вассал, потомок диких варангов и не менее диких восточных славян, давать ему, Болеславу, уроки, как мальчишке! (В роду у Болеслава было не меньше варангов и восточных славян, чем у Владимира, но дело не в этом). Кроме того Болеслав, хоть и прибыл на Русь инкогнито, тем не менее является послом своей державы, представителем – прибыл без войска, следовательно, неприкосновенен! Владимир допустил дипломатический просчет, и теперь в Европе поднимется буча возмущения. А то, знаешь ли, кто угодно начнет хватать князей и бросать их в темницу – будет разброд! И Хайнрих, и Базиль просто обязаны заявить протест Владимиру!

А Предславу заперли, небось, в светелке. И я, старый воин, исполин, не смог ее защитить! Из-под носа выкрали.

Все-таки, подумал он благородно, это значит, что Предслава в безопасности. Если бы Владимир ею не дорожил, ее бы не выкрадывали, а схватили бы вместе со всеми.

На четвертый день, когда возмущение прошло окончательно, Болеславу казалось, что о нем могут просто забыть. Все. Эх! Лучше бы Святополка посадили, а меня отпустили, подумал он.

Еще подумалось, что его попытаются освободить. Кто? Неустрашимые, которым он нужен. Святополк, который не зря же разгуливает теперь свободно. Да хоть бы и польские воеводы, которые должны ведь рано или поздно спохватиться, что главный отсутствует!

Касательно поляков, подумал он, все вовсе не так радужно, как хотелось бы думать. В Польше меня больше боятся, чем любят. И не поспешат на выручку, какое там. Куда там. Неустрашимые же далеко не так сильны и деятельны, какими хотят казаться. Если бы хотели и могли править Европой – давно бы правили. А Святополк слишком недавно вышел из темницы, чтобы прямо сейчас рискнуть снова в нее попасть.

На пятый день, из-за бездействия, а пуще из-за скудной и скверной еды и малого количества солнечного света, Болеслава посетила апатия. Весь день провел он, слоняясь из угла в угол, размышляя вяло, и вяло же раздражаясь, а вечером его, как и всех заключенных, заставили вынести и опорожнить в ста шагах от острога его помойно-сральный бочонок, и унижение это ввергло его в неописуемое уныние.

На шестой день стражники, развлекаясь, пустили к нему в отсек бабку по имени Крольчиха, старуху злую и не в своем уме, которая показывала на него костлявым грязным пальцем и кричала, «Смирись! Попил кровушки, змей, хватит, смирись!» Четыре часа продолжалась эта пытка. Стражники, следившие за происходящим сквозь узкое окно по очереди, заходились смехом. Бабку привели и запустили Болеславу в отсек и на следующий день. И на восьмой день заключения – тоже.

На восьмой день бабка повернулась к узкому окну арселем, уставила на Болеслава палец, и закричала «Смирись, паршивец!», а затем добавила тихо:

– В проходе всегда один охранник, и мы ничего с ним сделать не можем. – Некоторое время бабка молчала. – Попил кровушки! – закричала она. – Слева от двери, – сказала она тихо, и голос ее мало отличался от бормотания, но стояла она совсем близко к Болеславу, – слева от двери, когда я выйду, будет лежать нож. Не кидайся его сразу подбирать. Он выкрашен под цвет пола.

Пол в отсеке был земляной.

– А… – сказал Болеслав.

– Закройся руками, будто не можешь больше слушать и смотреть, – шепнула бабка. – Смирись!! … Охрану снаружи мы берем на себя, но человека в проходе уберешь сам, когда он принесет тебе ужин. Ключ от внешней двери у него. Завтра к вечеру. Для тебя будет лошадь и охрана. Смирись! – и бабка замахнулась на Болеслава, а тот закрылся.

– Э… – сказал он. – Кто ты?

– Смирись! Неустрашимые никогда не отступают от своих слов. Предслава будет твоя. Святополк тебе это обещает. Попил кровушки, аспид!!! В будущем месяце ты предпримешь большой поход на Хайнриха Второго. Победишь ты или нет – не важно. Важно, чтобы Хайнрих сосредоточил все силы у твоих границ. Смирись!!!

Она еще некоторое время стращала Болеслава, а потом охране надоело, и бабку выпроводили.