Сергей Тымнэтыкай - На краю Чукотки, или Московский автономный округ

— Вероятно следует Уладзь чтобы помощь оказал Вам, — невинно предложила Хрысьціна.

— Радость только лишь доставит для меня твоё обучение языку литвинов, — сказал Уладзімір.

— Уладзь? — переспросила Вынтэнэ. — А тебя, разве, не Уладзіміром зовут?

— Уладзь — сокращение есть от Уладзімір имени, — пояснил тот. — Так друзья и родные люди называют меня.

— Можно и я тебя так буду звать?

— Можно безусловно для тебя, — улыбнулся Уладзімір.

И снова Уладзімір проводил её до номера. В дверях они поцеловались.

«Что делать, если он захочет зайти?» — подумала девушка. И тут же поняла, что вопрос — чисто риторический. Конечно же, она его пустит…

— Дабранач, — сказал кавалер.

— Что?

— «Дабранач» по-литвински «ночи спокойной» значит.

— Дъа — брн — нъач, Уладзь! — струдом выговорила Вынтэнэ.

— Молодец!

Литвин улыбнулся и поцеловал ей руку.

— Дъа — брн — нъач, — повторила девушка и закрыла дверь.

Утром она встретила Хрысьціну и Вінцука. Те объяснили ей, что назавтра отбывают в экспедицию.

Едут они в московитское стойбище — «деревню». Там, вроде-бы, сохранились первобытные обычаи. «Деревня» — где-то в Белоозёрском районе. Добираться придётся вертолётом: дороги туда не проложили.

Девушка спросила, где Уладзімір. Оказалось, что тот поехал договариваться с пилотами.

— Он других лучше язык чукотский знает, — пояснила Хрысьціна. — Хочешь с нами пребывать день этот?

Вынтэнэ согласилась.

Собственно, идти было некуда. Москва — городок маленький. Из развлечений — кинотеатр, супермаркет да пару ресторанов. Был ещё краеведческий музей. Его-то литвины и выбрали.

— Это в центре города, — пояснили в гостинице. — Сядете на второй автобус — и до остановки Почта.

— Второй автобус? — не поняли литвины.

— Автобус второго маршрута…

Музейный Центр «Наследие Москвы» состоял из четырёх залов. Первый посвящался ледниковому периоду, второй — дочукотской Московии, третий — первым чукотским поселенцам. А последний, конечно же, современной Москве.

В «ледниковом» зале литвины не задержались. Обогнув пластмассового мамонта, они поспешили дальше.

Во втором зале было просторно. Экспонатов — раз два и обчёлся. Московский народный костюм — мужской и женский. Лапти, картузы, кокошники, сарафаны… Потом — макет избы. С печкой, лавкой, столом. Утварь — деревянные ложки, тарелки. Орудия труда — примитивные, ржавые.

Из оружия были кистень, самострел и алебарда.

Вот и всё.

Гораздо богаче выглядел зал первопроходцев. Литвинов, однако, он не заинтересовал. Да и Вынтэнэ…

Главным украшением четвёртого зала был плакат: «Руки трудящихся преобразили некогда суровый край». На стенах — фотографии заводов, аэродромов и вокзалов. Ещё, правда, макет парохода, ходившего между Казанью и Тверью.

Вынтэнэ понравилась фотография тверского порта. Городок был маленький, даже меньше, чем Москва. Но вот река… Река зачаровывала…

— Нравится тебе изображение? — спросила Хрысьціна.

Она обняла девушку… и тут же отпустила. Её ладонь дотронулась до ладони Вынтэнэ.

Вынтэнэ посмотрела на литвинку.

Та улыбалась.

— Река Волга название носит.

— Я знаю… — сказала Вынтэнэ. — Просто фотка красивая.

— Желание твоё если, поехать на Тверь не тяжело.

— Я бы хотела… Но мы ведь летим в Белоозеро?

— Страшно нет. После возвращения времени хватает отведать Волгу.

— Знаешь, мне очень понравился Кремль, — сказала Вынтэнэ.

— Покажем другое ещё тоже, — пообещала литвинка.

Подошёл Вінцук.

— Молодые госпожи следовать не желают в обеденное место? — предложил он.

— Скажите, вы — муж и жена? — спросила Вынтэнэ.

— Свадьба нет, — ответил Вінцук.

— Есть мы любовница и любовник, — добавила Хрысьціна.

В вертолёте была страшная тряска. Литвины, казалось, привыкли к таким условиям. Они переговаривались и смотрели в окно. Вид и правда открывался изумительный. Внизу — сплошной лес. Кое-где блестят реки и озёра. Яранг нигде не видно. Да и вообще никаких следов человеческой деятельности. Всё здесь, как встарь…

Вынтэнэ было не до пейзажей. Ей было плохо. Уладзімір взял её за руку.

— Страшно нет, страшно нет ничего, — повторял он. — Прилетим скоро уже вовсе.

Он целовал девушку в щёку. Гладил по голове, словно ребёнка.

— Ну что ты, Уладзь, — сказала Вынтэнэ. — Со мною всё в порядке.

Она закрыла глаза.

— Прилетим уже почти, — слышала она. — Долгости нет совсем…

Потом было Белоозеро — стойбище на тысячу жителей. В центре ещё сохранились древние руины. Сложно сказать, что это была за яранга и для чего предназначалась. Но, видимо, что-то большое и важное. И, конечно же, дочукотского периода. Вынтэнэ сделала фотографии.

Долго задерживаться не пришлось. Вездеход повёз экспедицию в «деревню» Глушково. Оказалось, что «деревня» — вовсе не имя собственное. Это просто московитское слово, обозначающее «стойбище».

Глушковское сельское поселение насчитывало сотню человек. Главная улица называлась «Молодёжной». На бетонной яранге висела табличка: «Сельсовет». Сельсовет был обшарпанный, его не мешало бы покрасить.

— Вы, стало быть, из Литвы? — спросил старенький московит.

— Из Литвы, — ответил Уладзь. — Догадаться как Вы сумели?

— Я тут, однако, председатель, — пояснил дед. — Мне по чину полагается знать. Да и вся деревня уже знает. Пацаны-то, чай, разнесли вестинушку.

— А языком московским говорите Вы?

— Как не говорить-то? Гутарим помаленечку…

Уладзь перешёл на московское наречие.

Старик удивился.

— Да где же Вы так научились-то? — спросил он по-чукотски.

Уладзь снова заговорил по-московски. Председатель поколебался и перешёл на родной язык.

— С чужаками-приезжими на чукотском они общение поддерживают, — шепнула Хрысьціна Вынтэнэ. — Если даже приезжий московским говорит.

— А почему? — спросила анадырка.

— Стыд имеют ко своему наречию. Думают: используешь родной язык — значит дикарь, нечукча.

Вынтэнэ стало грустно.

— Неужели это мы их такими сделали? — произнесла она.

— Вины нет персонально от тебя…

Литвинка погладила её по-плечу.

Председатель забыл о комплексе неполноценности. Они с Уладзем беседовали по-московски. То спорили, то соглашались, то шутили. Вынтэнэ не понимала ни слова.

— О чём они? — то и дело спрашивала она Хрысьціну.

Та переводила медленно, с трудом подбирая чукотские слова.

Вынтэнэ поняла, что завтра — какой-то праздник, и что этнографам разрешили в нём поучаствовать.