Георгий Турьянский - Марки. Филателистическая повесть. Книга 2

— Вы знаете, — проговорил я медленно, напрягая лоб, — вы знаете, я читал в одном романе про клуб самоубийц. Похоже, неправда ли?

В ответ Попов лишь покачал головой.

— Маловероятно.

Наконец, генерал отдал бумагу Попову, распрощался, поклонился и вышел, чуть не налетев на косяк.

Я смотрел, как он идёт, спотыкаясь и размахивая руками, будто гигантскими крутильными весами. Со стороны казалось, что неведомая сила постоянно толкает его прочь с дороги.

— Александр Степанович, — вскрикнул я. — Поглядите, как ваша сила действует.

— Какая сила? — недоуменно воззрился на меня Попов.

Я сказал то, что успел понять из лекции Попова:

— Сила Лоренца.

После ухода Май-Маевского я пребывал в крайнем нервном возбуждении. Моё смущение поймут те из любезных читателей, коих, как и меня, нечасто радуют визитами генералы. А тут явная тайна и пропавшие люди. Вот и пусть после этого Александр Степанович говорит: «не говорите о том, чего не знаете!» Это он про силу Лоренца, которую я неправильно, с точки зрения физика, помянул. А как же неправильно, если тайна? Если какой-то неведомый магнит притянул нас троих, подобно частицам воды? Ох, чует мое сердце — затянуло нас в вихрь. И какие крутильные весы измерят его силу?

Генерал оставил после себя подробный отчёт и имена членов подпольной организации, которые не один десяток лет собирались переустроить жизнь в нашем альбоме на новый лад. Я понял из его бумаг, что организация ставила целью постепенный захват власти. Запугиванием и террором обратить на себя внимание. Выйти из тени, потом поднять массы, действовать решительнее по всему альбому. Главной идейной силой можно было считать Колчака. Теоретиком революции хотел себя видеть Май-Маевский. В роли организатора выступал Чан Кай Ши, у которого имелись помощники-китайцы.

— Меня сбивает с толку Чан Кай Ши, — потряс листком Александр Степанович. — Он же Чан Кай Шек, он же Чингисхан. У нас в альбоме китайских марок никогда не водилось. Колчаку это должно быть доподлинно известно. Зато с эдакой бумагой нас бы приняли в полицейском участке, как героев.

— Вы радуетесь, будто школьник, — урезонил его я. — А ведь дело нешуточное.

— Правда ваша, — развёл руками мой друг.

— Взялся за гуж — полезай в кузов, — вспомнил я народную мудрость.

— Никогда не слыхал такой пословицы, — сказал Попов. — Взялся за гуж — не говори, что не дюж. А кузов тут ни при чём. Но вам как писателю виднее, Буревестник.

Я принялся нервно расхаживать по комнате. Доски пола скрипели под моими ногами.

— Ох, чует моё сердце, вляпались мы с вами, Александр Степанович.

— Вы сами притащили ко мне его, — кивнул на окно Попов. — А теперь вздыхаете, будто гимназистка.

— Владимир Зенонович рассказывал мне о своих скитаниях. Мне его стало искренне жаль. Что мне было с ним делать? И потом, я не предполагал, что дело зайдёт так далеко.

— Да, я понимаю. У вас доброе сердце. Это я слишком суров к людям. Мне его тоже жаль, а больше всего неприятно, что они опять занялись Бог знает чем. Поступили вы правильно, Буревестник, когда привели Май-Маевского ко мне.

Признаюсь, похвала из уст моего уважаемого друга всегда мне приятна. С некоторых пор я чувствую некоторое духовное единение с Поповым. Поэтому я вдруг ощутил, будто тёплая волна благодарности судьбе за такого друга прошла по телу, а глаза наполнились влагой. Но я быстро справился с минутной своей слабостью и снова в раздумьях принялся мерить шагами комнату.

— Скажите, Александр Степанович, чем мы станем теперь заниматься? И есть ли у вас план?

— У меня пока никакого плана нет. Есть только гипотезы. А чем нам заняться, более или менее понятно.

Я снова почувствовал уверенность. Если Попов знает, в какую сторону вести расследование, значит, мы загадку решим.

— Да вы успокойтесь, Буревестник. И не мельтешите по комнате будто маятник Фуко.

Пришлось сесть.

— Нам ясно, что заговорщики собираются в доме Эйвазова. С ними китаец. Я вполне могу допустить, что именно оттуда, с марки Эйвазова, и пришёл Май-Маевский. Генерал говорил, они там квартируют. И забрёл он к вам, потому что, как говорится, по дороге. Не будь вас, он, вполне вероятно, направился бы прямиком ко мне.

— И вы спустили бы его с крыльца, — добавил я.

— Вы правы, Буревестник, — улыбнулся Попов. — Но какая теперь разница? Знаете, вам в этой истории придётся сыграть центральную роль.

У меня так и подпрыгнуло всё в печёнках.

— Почему центральную?

— А потому, дорогой мой, что ваша кандидатура подходит, как нельзя лучше. Пойдёте на задание сами. А я стану подстраховывать.

Я человек не робкого десятка, читатели знают. Я подошёл к столу, налил воды из графина и большими глотками выпил стакан. Потом второй. Перевёл дыхание.

— В логово к бандитам?

— Разумеется. Не к милым вашим англичанам, а к родным, озабоченным спасением России, генералам.

— Вы со мной решили расправиться? Не ожидал, признаюсь, от лучшего друга… Вот она, плата за безграничную вам преданность.

— Ну-ну. Не нервничайте, дорогой Буревестник. Во-первых, риск — дело благородное и добровольное.

— Так то оно так, — начал было я, но Попов меня не слушал.

— Во-вторых, клянусь вам, я буду где-то рядом и не допущу, чтобы и волос упал с вашей головы. Ну, посудите сами, меня все эти революционеры прекрасно знают. Я сорвал их аферу с взрывом мавзолея. Нет, мне и близко соваться в их шайку не стоит. И прежде всего нам надо понять, кто такой этот таинственный китаец. Плюс приютивший заговорщиков Эйвазов. Надо мне им заняться. Времени у нас — в обрез.

Попов достал с полки толстый том «Большой Советской энциклопедии» в рваном переплёте и принялся его листать. В голове моей всё ещё путались мысли, я механически следил за быстрыми пальцами Попова. Идти в самое логово — шутка ли. Нет, дёшево себя не отдам, решил я. Они ещё узнают, кто такой Максим Горький.

— А вот, нашёл, — прервал мои размышления Александр Степанович. — Валият Эйвазов — министерство внутренних дел Азербайджана, замминистра. Нет… Не тот…

На душе у меня опять заскребли кошки. Я посмотрел на свои руки. Они слегка дрожали. «Может, отказаться, пока не поздно?» — мелькнула в голове нехорошая мысль.

— Главное в любом деле — подготовка, — через секунду мой друг уже нашёл того, кого искал. — Эйвазов Махмуд Багир оглы, годы жизни — тысяча восемьсот восьмой — тысяча девятьсот шестидесятый, стапятидесятидвухлетний долгожитель, один из старейших жителей Азербайджана, СССР и мира. Впервые данные о возрасте Эйвазова стали известны после Всесоюзной переписи населения тысяча девятьсот пятьдесят девятого года. По официальным данным Всесоюзной переписи Махмуду Эйвазову в год переписи было сто пятьдесят лет. Трудовой стаж его тоже является рекордом — сто тридцать три года (по другим данным сто тридцать пять лет) По словам долгожителя «он никогда не пил, не курил и не врал». В честь долгожителя в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году была выпущена серия почтовых марок.