Андрей Валентинов - Дезертир

— Читаете? — Я присел на койку. — Значит, дело пошло?

Его рукопожатие было теплым и твердым. Я окончательно убедился — дело действительно идет на лад.

— Утром принесли, — Вильбоа кивнул на книгу. — Сегодня ко мне начали пускать, и, представьте себе, гражданин Люсон, обнаружилось, что у меня целая толпа друзей…

— Журналисты — люди дружные, — кивнул я.

— Ну… — Шарль развел руками. — То, что забежал Демулен 25 25 Демулен — якобинец, друг Дантона и Робеспьера, один из руководителей штурма Бастилии, известный журналист, имевший прозвище Прокурор Фонаря. В жизни — мягкий и добрый человек, чем-то похожий на Николая Бухарина. , это еще понятно. Мы с ним действительно приятели. Но Эбер! Впрочем, гражданин Эбер собирается тиснуть статью о том, что я стал жертвой злодейского покушения аристократов…

Тон его мне понравился. Та страшная отчужденность, которую я заметил при нашей первой встрече, исчезла. Шарль, конечно, бодрился, но уже не походил на человека, потерявшего душу.

— Кстати, — глаза парня стали серьезными, — мои друзья собрали денег. Как я понял, кто-то из вашей компании заплатил за мое лечение…

— И эти деньги, — подхватил я, — вы отдадите сестре Терезе для другого больного, у которого с друзьями хуже.

Он на миг задумался, затем кивнул. Я между тем с интересом раскрыл книгу. Она сразу же показалась необычной. Увидев заголовок на латыни и дату издания, я едва удержался, чтобы не присвистнуть.

— Редкая, — понял меня Вильбоа, — 1625 год, издание отцов-иезуитов. Вчера я написал записку приятелю, у него дядя книготорговец…

— «Житие и деяния благочестивых отцов Гильома, епископа Мосульского, и Петра, епископа Памье», — с трудом разобрал я. — Помилуйте, гражданин Вильбоа, что это?

— Ага! Заинтересовались? — журналист приподнялся на подушках и неуверенно оглянулся. — А знаете, гражданин Люсон, я бы попытался встать и прогуляться. Хотя бы по коридору…

Я хотел было возразить, но решил, что парень прав. Он жив — и хочет чувствовать себя живым.

Мы выбрались в коридор и медленно прошли к большому окну, выходящему во двор. Вильбоа остановился и вздохнул:

— Все. Постоим. Так вот, о книге. Я ее когда-то читал… Нет, не читал, просматривал, а сейчас решил изучить основательнее. Написана в начале XIII века достаточно любопытной личностью — кардиналом Ансельмом Орсини, одним из отпрысков этого разбойничьего рода. Отец Гильом — его учитель, а Петр, как я понимаю, близкий друг…

— Гильом — епископ Мосульский? — вспомнил я.

— Интересно, правда? Да, под конец жизни он возглавлял епархию в Мосуле при потомках знаменитого атабека Имадеддина. А вообще сей Гильом — весьма ученая личность, богослов и автор знаменитой в свое время книги о святом Иринее. Но мне куда любопытнее не он, а отец Петр…

Признаться, меня не очень интересовали жития почтенных епископов. Я надеялся узнать у гражданина Вильбоа нечто, касающееся современности, но решил не торопиться. Всегда полезно выслушать собеседника.

— Отец Петр, иначе Петр Нормандец, принял трудную епархию. Памье — это рядом с Тулузой, в те годы — катарское гнездо… Впрочем, меня заинтересовали не катары.

Вильбоа умолк, а я вдруг понял, что разговор этот — не случаен. Шарль куда-то клонит, все это неспроста.

— Кардинал Орсини пишет, что в Памье была смута. Некие демоны нападали на людей, в результате пейзане озверели и взяли замок, где оные оборотни имели место пребывания. Одно из чудищ закололи на месте, после чего голову, как пишет Орсини, «видом ужасную», водрузили на пику…

— И? — не выдержал я.

— И через пару дней сей демон снова явился во плоти! Ну отец Петр провел крестный ход, силы Врага расточились…

Я понял. Шарль Вильбоа и не пытался уйти в седую старину. Демон явился во плоти…

— Там есть объяснение? — вновь не выдержал я. Шарль покачал головой и усмехнулся:

— Задело? Да, объяснение есть — и прелюбопытное. Но об этом поговорим в следующий раз. А сейчас… Он взглянул мне прямо в глаза.

— Мы — я, вы и симпатичная девушка в очках — дружно ввели следствие в заблуждение. Признаться, менее всего хотелось изображать самоубийцу. Я — неверующий, гражданин Люсон, но в этом вопросе полностью солидарен с церковью. Впрочем, вы уже догадываетесь…

— Вы не кончали с собой, — кивнул я. — Вас ударили ножом. Кто?

Он метнул на меня быстрый взгляд, губы внезапно сжались и побелели.

— Вы знаете.

Да, я знал. Догадаться было несложно, особенно когда я взглянул на рану. Не только комиссар Сименон и почтенные доктора из бывшей Королевской академии разбираются в подобных вещах.

— Итак, вас пыталась убить Мишель Араужо. Вильбоа не ответил, затем бросил взгляд в окно и медленно повернулся.

— Пойдемте. Я, пожалуй, прилягу…

Я помог ему — сил у парня еще было в обрез, и мы медленно двинулись по коридору. У двери палаты он остановился.

— Вы догадались, гражданин Люсон. Я хочу понять — что это было? Я не верю в Творца, в Дьявола и бесов. Но я не склонен верить и гражданам ученым с их «не может быть». Это — было. И я хочу найти объяснение… Вы мне поможете?

— Да.

Это было то, на что я надеялся. Если мы поймем, кем была несчастная Мишель, то станет ясно, кто такой я сам. И уже потом можно думать о дальнейшем…

Шарль кивнул и уже взялся за ручку двери, когда я спохватился:

— Погодите!

Оглянувшись и не заметив ничего опасного, я мгновение молчал, не решаясь, и наконец поглядел ему в лицо:

— Сейчас я назову несколько имен. Вы журналист, вы многих знаете…

Во взгляде Вильбоа мелькнуло удивление, но затем он пожал плечами и кивнул.

— Пьер Леметр, — начал я. — Николя Сурда. Альбер Поммеле…

— Альбер Поммеле — помощник Тальена 26 26 Тальен — якобинец, террорист, взяточник и редкий негодяй. , комиссара в Бордо, — немного подумав, сообщил Вильбоа. — Остальных не знаю.

— Жак Ножан…

— А-а! — Шарль усмехнулся. — Личность более чем известная! Вождь санкюлотов из Сен-Марсо. Говорят, его боится сам Робеспьер.

Вот даже как? Впрочем, подумать об этом можно было и позже. Оставалось спросить о Дюпле, но что-то удержало. Может, тот, кто иногда подсказывал мне, в последний момент толкнул под локоть. С этой короткой фамилией что-то не так. Во всяком случае, спрашивать об этом нельзя…

Мадам Вязальщица прямо-таки излучала недовольство:

— Нет, вы только подумайте, гражданин Люсон! Разве добродетельные граждане так себя ведут?

— Как? — изумился я, прикинув, что речь может пойти о курении в комнате.

— Добродетельные граждане, должна вам сказать, не ставят других в неловкое положение! Добродетельные граждане всегда должны сообщать, когда они вернутся, чтобы мне было что сказать вашим гостям!