Андрей Валентинов - Дезертир

Она замолчала, но я не спешил с ответом. Обнадежить легко, но тем страшнее будет разочарование. Она готова схватиться за соломинку. Но я — плохая соломинка.

— Почему вы думаете, что я из ведомства гражданина Вадье? — поинтересовался я самым спокойным тоном. — По-моему, я не давал повода…

Она усмехнулась — сквозь слезы.

— Я виновата… Когда Альфонса арестовали, я почему-то подумала, что вы… И потом, когда вы так быстро вернулись из Сен-Пелажи… Извините, Франсуа! Демулен сумел узнать — на Альфонса донесли его знакомые из театра Фейдо. На вас тоже донесли, хозяйка гостиницы, кажется. Вот такая я плохая, гражданин Люсон! Теперь я сказала все.

— Спасибо, — кивнул я. — Менее всего хотелось быть в ваших глазах секретным осведомителем.

Бумага, лежавшая во внутреннем кармане, внезапно стала жечь грудь. Нет, я не шпион, не национальный агент Шалье, предавший и убивший Руаньяка. Но всей правды я тоже сказать не мог. Слишком страшна и невероятна эта правда…

— Сейчас вы выпьете еще пару глотков и ляжете спать. Я запру вас, сидите тихо и никому не открывайте. Потом я вернусь и отвезу вас домой. Вопросы?

Юлия покачала головой:

— Нет. Сейчас вы поможете мне найти фиакр, я сама поеду домой и буду долго мыться. А потом буду реветь — пока не засну. И не вздумайте спорить, Франсуа Ксавье! Из вас получается хорошая нянька, но сейчас мне нянька не нужна. Вы не ответили мне…

Я вздохнул — лгать не хотелось.

— Хорошо, Юлия, слушайте. Сейчас я поеду к одному очень большому якобинцу и попытаюсь обменять голову на голову. Мне могут не поверить, могут даже арестовать. Но я сделаю, что смогу…

— Голову на голову? — вскинулась она. — Что вы такое говорите? Чью голову?

— Еще не знаю, — я заставил себя усмехнуться. — Может, мне просто удастся их обмануть. Как паршивому купцу на большой ярмарке…

Молчаливый лакей в богатой ливрее по-хозяйски оглядел стол, смахнул салфеткой невидимые пылинки и бесшумно удалился.

— Начнем с бисквитов, — гражданин Вадье заговорщически усмехнулся. — Контрабандные — и совсем свежие. Бисквиты предпочтительно макать в вино. Любите подогретое вино?

На этот раз на председателе Комитета общественной безопасности не было парика, и короткие седые волосы делали его еще более похожим на Вольтера. Не знаю, любил ли Вольтер вино и испанские бисквиты. Но, во всяком случае, и дом его, и стол были куда поскромнее. Гражданин Вадье явно питал склонность и к старому серебру, и хрусталю, и к китайскому фарфору. Граждане якобинцы не переставали удивлять.

— Очень хорошо, что зашли, гражданин Шалье! — Тонкая рука подняла крышку одного из блюд, ноздри жадно втянули воздух. — Отменно, отменно! Жан сегодня постарался. Очень скучно завтракать одному…

Завтракать я совсем не собирался, но с порога был схвачен и усажен за стол. Спорить не хотелось. Повод еще найдется.

— Итак, начнем! Предлагаю куропатку, а потом… Смелее, смелее, гражданин Шалье! Кстати, вы деньги получили?

— Какие? — удивился я, присматриваясь к куропатке. Да, неизвестный мне Жан, не иначе повар гражданина председателя, свое дело знал.

— То есть? — Седые брови удивленно дрогнули. — Ваши деньги! Ну, я устрою этому Амару! Сначала прошляпил ваш арест, теперь и это…

— Фонд «Вальми»? — не удержался я. Получать иудино серебро — нет, хуже, каиново золото — не тянуло, но будет странно, если национальный агент откажется от денег. К тому же они действительно могут пригодиться.

— «Вальми»? — Серебряная вилка, нацеленная на несчастную куропатку, дрогнула. — Вы шутите?

На всякий случай я улыбнулся и отхлебнул вина. Оно действительно оказалось подогретым, причем с корицей и чем-то незнакомым, пряным.

— Если вам потребуются деньги из секретного фонда, то задержек не будет, поверьте! Но… Давайте не будем пока о делах! За завтраком положено сплетничать — легко, ненавязчиво… Чем вы меня потешите?

В эту минуту он и в самом деле напоминал скучающего барина. Этакий Пококуранте из романа господина Вольтера 45 45 Пококуранте — Пресыщенный, персонаж романа Вольтера «Принцесса Вавилонская». .

— Вчера Жак Ножан чуть не разнес весь Конвент, — самым светским тоном сообщил я. — Гражданин Сиейес спрятался за портьерой, а гражданин председатель к концу начал заикаться.

— Отменно, отменно, — повторил Вадье и причмокнул. — А хорошо он сказал, а? Насчет бакалейной лавочки? Впрочем, белый флаг они не поднимут, а это главное. Помните наш первый разговор? Руаньяк все же ошибся… Ну, а моя сплетня тоже хороша. Вчера запретили один спектакль — «Празднество Разума», сочинения гражданина Сильвана Марешаля. И знаете за что?

— Скрытый роялизм, — предположил я. — Фейанство, бриссотизм…

— Холодно, холодно, — Вадье вновь причмокнул. — Напрягите воображение!

— Господи, как его? — Я вспомнил вчерашний «Монитор»: — Модерантизм?

— Увы, не угадали. Пьеса гражданина Марешаля запрещена за пропаганду зловредного атеизма!..

— Что?!

— Атеизм, — Вадье мило улыбался. — Гнусное богомерзкое учение, столь противное духу нашей Святой Католической церкви.

— Аминь, — заключил я. — Неужели правда? Улыбка исчезла, маленькие, глубоко посаженные глаза сверкнули.

— Дожили! Между прочим, кое-кто уже готовит показательный процесс. Против, так сказать, осквернителей. Понимаете, гражданин Шалье, к чему идем?

— Постойте! — я невольно заинтересовался. — Недавно принят Декрет о свободе совести, в Сен-Марсо открывают церкви…

Вадье кивнул:

— И не только там. Только что принято секретное решение — будем праздновать Рождество. Судя по всему, Пасху тоже. Кому-то хочется возродить старый добрый католицизм — на радость нашим пейзанам. А идиоты вроде Шометта и Фуше с их антирелигиозными карнавалами и сожжением икон сему весьма способствуют… Ну, а если будет религия — наша, якобинская, — значит, будет и якобинский Папа…

Он помолчал и, поморщившись, отодвинул тарелку. Похоже, наш разговор отбил у гражданина председателя всякий аппетит. Интересно, кого он имеет в виду? Не того ли, кто так трогательно заботится о свободе совести?

— Ладно, не обращайте внимания! Просто я помню времена, когда протестантов сжигали — на кострах. Не приходилось видеть? А я вот застал. И теперь, кажется, вновь запахло гарью.

В Республике, Единой и Неделимой, давно уже пахло гарью, но я не стал уточнять.

— Итак, ваши дела, гражданин Шалье. Насколько я понял, вы пришли с хорошими новостями.

Темные глаза смотрели в упор. Я невольно вздрогнул. Теперь этот человек ничем не напоминал ни вольтеровского героя, ни самого Фернейского Старца. Передо мной был Великий Инквизитор Революции.

— Человек из подполья согласен выдать шпиона в Комитете спасения.