Франсин Тун - Дочь ведьмы [litres]

– Просто чокнутая! Разве ты не понимаешь, что, если что-то пойдет не так, тебя на вертолете все равно перевезут в больницу?! – не унимался он.

Они часто ругались, набрасывались друг на друга… Сколько же было неоправданной жестокости в их отношениях! Сколько криков. Теперь ему кажется, что все это было проявлением взаимной страсти. Он никогда не признавался, что любит ее именно такую, безумную. Ей же было наплевать, что о ней говорят другие. Важно было, что говорит он…

– И хотелось бы снова уточнить, Кристина была матерью вашей дочери Лорен? – доносится голос.

Он кивает. В ходе беседы на некоторые вопросы он отвечает односложно, а в ответ на другие вдруг выплескивает целую историю с множеством деталей, о которых, как ему казалось, он давно забыл… Он помнит, как в детстве Лорен любила разглядывать обложки дисков с композициями музыкальной терапии. На одной были изображены дельфины, на другой – закат солнца, а на третьей – Тибетские горы. Любимым у Лорен был альбом записей кельтской арфы, кларсаха. Кристине очень хотелось выучиться играть на этом инструменте. Найл помнит, как ругал ее тогда: «Да шут с тобой, играй ты на чем хочешь, только свирель оставь в покое!» Иногда ему казалось, что они только и делают, что притворяются, будто терпеть не могут друг друга. Втайне он мечтал, что когда-нибудь она сыграет для него на кларсахе.

Когда Кристина посчитала, что сеансов массажа или альтернативной терапии недостаточно, она выучилась читать по ладони и начала изучать карты Таро. Колоду она хранила в синем бархатном мешочке, украшенном золотыми звездочками. Сейчас он, должно быть, валяется где-то в доме. Все ее вещи были именно такими. Найл не разрешал ей работать в доме. Наверное, она также использовала свой хрустальный шар и черные обелиски, но не говорила ему. Она работала в терапевтическом кабинете, иногда в замке, чтобы как-то развлечь посетителей, и еще на ярмарках. Он терпеть не мог, когда по таким случаям она облачалась в свои странные наряды и надевала украшения. Нетрудно вспомнить, что именно раздражало его в ней. Она часто повторяла фразу: «Легкие хранят горе». Он называл ее Загадочной Мэг, по имени известного британского астролога. Она же дразнила его Оззи и Найджелом – в честь фронтмена из группы «Спайнел-Тэп».

– Вы не могли бы немного рассказать о том, какую терапию практиковала Кристина? – спрашивает лысый полисмен.

Да, он имеет некоторое представление о ее терапевтических методах. Ей тогда было девятнадцать. Найл часто беспокоился, что какой-нибудь заезжий турист-мужчина возьмет у нее визитку и будет рассчитывать не только на лечебный массаж. Однако ее клиентами были, по-видимому, седовласые пенсионерки в цветастых шарфах. Кристина рассказывала об их душевных травмах. Ее лечение помогало очиститься от таких травм. Всякий раз, когда она говорила об этом Найлу, они спорили.

Сначала она легонько постукивала клиентку кончиками пальцев по макушке, потом под глазами, потом над губами, потом по грудной клетке и ниже подмышек («Легкие хранят горе»). Такие точки вызывали «энергетические блокировки». Клиентка в это время произносила слова, которые приходили ей в голову, – обычно связанные с тем, что ее беспокоило. Все это называлось «техникой эмоциональной свободы».

Она показала ему многое в первые дни их совместной жизни. И рассказала, как это неправильно и вредно для здоровья – прятать свои воспоминания и притворяться, будто никаких проблем не существует. Объяснила, что ему нужно выпустить свои эмоции наружу, иначе они так и будут гнить внутри. Она попросила его расслабиться и постучать себя по голове, постепенно смещая область постукивания вниз, к лицу и к грудной клетке. «Легкие хранят горе». Это был какой-то безумный ритуал. Он почувствовал себя подопытным кроликом. «Теперь у нас как в „Книге джунглей“, любовь моя?» – спросил он и шутливо толкнул ее на кровать. А Кристина, сверкнув глазами, предупредила, что если он не может воспринимать такие вещи всерьез, то она перестанет ему что-либо показывать.

Когда Кристина обнаружила, что туристов с душевными травмами явно не хватает для полноценной работы, она купила массажную кровать и увеличила количество сеансов массажа. Найл пытался остановить ее, сказав, что сможет больше зарабатывать. Он не хотел, чтобы она прикасалась к другим мужчинам. Она же возразила, сказав, что прежде всего хочет помогать людям. Она сказала, что с удовольствием сделала бы массаж привлекательному молодому человеку, но пока такой еще ей не попадался. Она по-прежнему проводила все свое время, помогая пожилым дамам с больными спинами.

– И еще, – говорит Моррисон, наиболее активный из полисменов, чье имя Найл уже почти запомнил, – не происходило ли что-нибудь необычное в тот день, когда пропала Кристина?

Нет, ничего особенного в тот день он припомнить не может. Какой-то пустой, бесцветный, ничем не примечательный день. Однажды он уже пытался описать его в полиции. День, когда все цвета словно поблекли, а смысл всех вещей потерялся, растаял в тумане. Ему казалось, будто он плывет где-то, замерзший и побледневший, а она просто испаряется, исчезает куда-то. И его ничто тогда не окружало. Мир показал свое истинное «я»: в нем не было места для него и не было места доброте. Любой доброте, которая могла хоть как-то восполнить отсутствие Кристины. Лишь ужас и жестокость. Если бы не Лорен, он бы просто умер…

Телефонные звонки в день ее исчезновения и в последующие дни разрывали тишину, как внезапная вспышка молнии в облаках. От телефонного звонка по его спине пробегали электрические разряды. И еще от дверного звонка, но никогда – от бряцанья ключей в замке. Она так и не вернулась больше домой. Так и не вернулась… Это были какие-то пустые, белые дни, как будто он оказался высоко в горах, где мало кислорода, где, по сути, нечем дышать, но… где мирно спит в кроватке малышка Лорен…

В первые дни после исчезновения Кристины Анджелу он почти не видел. Кирсти и Крейг сразу предложили свою помощь по уходу за ребенком. Анджела никогда не говорила с Найлом об исчезновении Кристины, и все же однажды он подслушал ее разговор с другой женщиной в булочной.

– Просто ужасно, – сказала она той даме, как будто горе Найла тем же бременем легло и на нее. – Она была моей лучшей подругой.

За такой вздор Найлу захотелось тогда плюнуть ей в лицо. Он по-прежнему рассчитывал на случайные заработки и брался за любую работу, в том числе и по просьбе Анджелы, но ее голос в тот день он так и не смог забыть…

Видимо, удовлетворенные ответами, полисмены удаляются, поблагодарив его за потраченное время. Найл едва обращает на них внимание. Он выпрямляется на стуле и впервые пробует на себе технику Кристины, постукивая себя по ребрам. Он рад, что сейчас не видит себя в зеркале. К удивлению, его лицо само собой оживает.