Роберт Маккаммон - Жизнь мальчишки [litres]

– Завтра играет Алабама, будут передавать по радио. Матч будет что надо. А тебе пора идти спать.

– Хорошо, сэр, – ответил я и отправился в свою комнату.

– Спасибо, сынок, – сказал отец.

Я проснулся в семь утра от урчания мотора, который прогревали после ночного заморозка.

– Том! – услышал я крик матери с крыльца. – Том, не смей!

Выглянув в окно, я увидел, как мама прямо в халате выбегает на улицу. Но пикап уже набирал скорость.

– Не уезжай, Том! – закричала мама.

Из окошка грузовичка показалась рука отца и помахала на прощание.

По всей Хиллтоп-стрит лаяли собаки, проснувшиеся от суматохи и криков на улице. Я знал, куда и зачем поехал отец.

Мне стало страшно за него, но ночью он принял важное решение. Он ехал туда, где рассчитывал завоевать мир для себя и своей семьи, не дожидаясь, пока мир и покой установятся сами собой.

Утро стало настоящей пыткой. Мама не вымолвила и двух слов. Она бродила по дому в халате, глаза ее были полны смертельного ужаса. Каждые пятнадцать минут она звонила в офис шерифа и звала к телефону отца, пока наконец в девять часов он не запретил ей больше звонить.

В девять тридцать я оделся. Натянул джинсы и рубашку, а поверх надел еще и свитер: на улице было холодно, несмотря на то что в голубом небе сияло яркое солнце. После этого я почистил зубы и причесался. Потом стал следить, как стрелка часов ползет к десяти. Я думал об автобусе № 33 компании «Трэйлвейз», который катил к нашему городу по извилистой дороге. Прибудет ли он точно по расписанию, запоздает или появится раньше обычного? Сегодня жизнь и смерть моего отца, шерифа Эмори, Человека-Луны и шефа пожарных Марчетта могли зависеть от какой-то лишней секунды. Я изо всех сил гнал от себя эти страшные мысли, но они упорно возвращались, отравляя меня страхом, словно ядовитый плющ.

В десять тридцать я понял, что мне надо уйти из дома, чтобы оказаться там, на месте событий, и видеть отца. Я не мог просто сидеть и ждать, когда позвонят по телефону и скажут, что Донни уехал в автобусе под охраной судебных исполнителей или что отец лежит на дороге с пулей Блэйлоков в груди. Я должен быть там. Я надел на руку «таймекс» и приготовился уходить.

Когда до одиннадцати оставалось всего ничего, мама разнервничалась так, что включила одновременно и радио, и телевизор и принялась готовить три пирога сразу. Матч Алабамы вот-вот должен был начаться, но мне было наплевать на это.

Я вошел в кухню, где пахло тыквой и мускатным орехом, и сказал:

– Мам, я пойду схожу к Джонни.

– Что? – Мама уставилась на меня расширенными от страха глазами. – Куда ты собрался?

– К Джонни. Мы договорились встретиться, чтобы… – Я бросил взгляд на радиоприемник.

- Го-о-ол! – завыл стадион.

– Чтобы послушать игру по радио, – объяснил я.

Это была ложь во спасение.

– Нет, никуда ты не пойдешь! Ты останешься здесь, со мной!

– Но я обещал ребятам…

– Я сказала тебе…

Лицо мамы исказилось от гнева. Она швырнула на стол тазик, в котором смешивала ингредиенты для пирога. Миска с тыквой соскользнула со стола. Ложки и прочие кухонные принадлежности, перепачканные в муке, со звоном попадали на пол. Глаза мамы наполнились слезами, она подняла руку ко рту, чтобы заглушить крик боли и обиды, готовый сорваться с ее губ.

На улице холод, а внутри у меня такая жара, что чертям тошно станет. Вот что творилось со мной в тот момент.

– Мне нужно идти, – твердо повторил я.

Мама больше не могла сдерживать крик.

– Давай иди! – закричала она, потому что нервы ее были на пределе и она не могла больше переносить эту муку. – Иди куда хочешь, мне все равно!

Я повернулся и стремглав выскочил из кухни, не дожидаясь, когда вид маминых слез ослабит мою решимость, приковав ботинки к полу. Выбежав из дома, я вскочил на Ракету и услышал, как на кухне что-то с грохотом полетело на пол. Навалившись на педали, я что есть духу покатил к Риджтон-стрит, чувствуя, как меня пронизывает холодный ветер.

В тот день Ракета была особенно быстра, словно предчувствуя надвигающуюся трагедию. Город еще пребывал в субботней дреме, холод загнал в дома всех обитателей, за исключением нескольких детишек. Большинство мужчин включили радиоприемники в предвкушении триумфа «Медведей». Я наклонился вперед, разрезая подбородком ветер. Шины Ракеты шуршали по мостовой, а когда мои ноги теряли педали, колеса продолжали крутиться сами по себе.

Я добрался до бензоколонки в одиннадцать пятнадцать. Заправка была маленькая: всего-то пара насосов да пневматический шланг. В конторе при заправке, примыкавшей к гаражу на две машины, обычно расхаживал среди выставленных на продажу гаечных ключей и приводных ремней престарелый горбатый владелец заправки мистер Хайрам Уайт, словно Квазимодо между колоколами. Сейчас он сидел за столом, подперев ладонью голову и повернув ухо к радиоприемнику. На углу здания из шлакобетона висел желтый жестяной знак с надписью «Автобусные линии „Трэйлвейз“», прикрученный к стене ржавыми винтами. Я оставил Ракету на заднем дворе заправки, среди пустых емкостей из-под масла, и уселся на солнышке дожидаться полудня.

Без десяти двенадцать мои кулаки сжались так, что ногти впились в ладони, – я услышал звук моторов. Я осторожно выглянул из-за угла на улицу. К автобусной остановке подъехали машина шерифа и пикап моего отца. Рядом с отцом сидел Человек-Луна, на голове которого красовался его обычный цилиндр. Шеф пожарных Марчетт находился спереди в машине шерифа, за спиной которого виднелся арестованный. Донни Блэйлок, в серой одежде заключенного, самодовольно ухмылялся. Машины остановились, но никто из них не вышел. Моторы продолжали урчать.

Из своей конторы выбрался мистер Уайт, скособоченный, будто краб. Шериф Эмори опустил окошко со своей стороны и обменялся с хозяином заправки несколькими фразами, из которых я не расслышал ни слова. Затем мистер Уайт возвратился в свою контору. Через несколько минут он появился снова, в перепачканной маслом куртке и бейсбольной кепке. Забравшись в свой «десото», он торопливо укатил восвояси, оставив за собой несколько облачков сизого дымка, напомнивших мне точки и тире азбуки Морзе.

Шериф снова поднял окно. Я бросил взгляд на «таймекс». Без двух двенадцать.

Две минуты миновали, но автобус не появился.

– Не двигайся, паренек, – внезапно сказал кто-то позади меня.

Прежде чем я успел повернуться, крепкая рука взяла меня сзади за шею и сжала будто тисками. Жилистые пальцы давили так сильно, что сердце заледенело от ужаса.

Сжимавшая меня рука потянула назад, и я отодвинулся от угла здания. Кто подкрался ко мне и застал врасплох – Уэйд или Бодин? Господи, помоги! Смогу ли я как-нибудь предупредить отца? Рука незнакомца продолжала тянуть меня назад, до тех пор пока мы не оказались за кучей пустых канистр. Потом меня отпустили, и я наконец смог обернуться, чтобы увидеть лицо противника.