Амброз Бирс - Словарь Сатаны (сборник)

Четыре или пять лет спустя летним вечером священник Дж. Грубер из Нортона и адвокат Хайат из Мейсвилла повстречались как раз перед усадьбой Хардинга. Оба ехали верхом, а так как им было о чем поговорить, то они спешились, привязали лошадей и, подойдя к дому, сели на крыльцо. Пошутив над мрачной репутацией места, они тут же выбросили досужие домыслы из головы и проговорили об общих делах почти до самой темноты. Вечер был душный, а воздух спертый.

Вдруг мужчины вскочили на ноги от неожиданности: длинная лоза, закрывавшая половину фасада дома, чьи ветки раскачивались над их головами, вдруг пришла в движение — каждый лист, каждая веточка яростно забились.

— Идет буря! — воскликнул Хайат.

Грубер ничего не ответил, только молча указал собеседнику на соседние деревья: листва на них не колыхалась, даже нежные кончики ветвей, четко обозначенные на ясном небе, были неподвижны. Мужчины быстро сбежали по ступеням туда, где раньше была лужайка, и внимательно осмотрели лозу, которая с этого места была видна целиком и продолжала сотрясаться, хотя никаких видимых причин для этого не было.

— Поедем отсюда, — сказал священник.

И мужчины уехали. Забыв, что их пути лежат в разные стороны, они направились вместе в Нортон, где рассказали о случившемся нескольким неболтливым друзьям. На следующий вечер, примерно в то же время, оба с двумя друзьями, чьи имена забыты, снова были на крыльце дома Хардинга. Таинственное явление повторилось: мужчины внимательно следили за лозой, которую трясло как в лихорадке от корней до самой верхушки, и даже их совместные попытки силой сдержать ее ни к чему не привели. Понаблюдав за лозой с час, они вернулись откуда приехали, так ничего и не поняв.

Прошло немного времени, и такое необычное явление возбудило любопытство у всей округи. Днем и ночью толпы народа дежурили у дома Хардинга в надежде «разгадать знак». Похоже, никому это не удавалось, однако рассказы свидетелей были так убедительны, что никто не сомневался в реальности увиденного.

То ли по внезапному озарению, то ли по злому умыслу, но в один прекрасный день поступило предложение — от кого, так никто и не узнал — выкопать лозу, и после долгих споров это было сделано. В земле ничего не нашли, кроме корня, но какой же он был странный!

На расстоянии пяти-шести футов от ствола шириною в несколько дюймов у земли один прямой корень уходил вниз, в рыхлую землю, затем делился на боковые корни, корешки и нити, причудливо переплетенные между собой. Когда их аккуратно очистили от земли, то все увидели необычное образование. Корешки и их сплетения соединились в плотную сетку, поразительно напоминавшую по размеру и очертанию человеческую фигуру. Голова, туловище и конечности — все здесь было, просматривались даже пальцы на руках и ногах; и многие утверждали, что угадывают в сплетении волокон, образующих голову, гротескное подобие лица. Фигура располагалась горизонтально; мелкие корешки сосредоточились на груди.

Чтобы полностью соответствовать человеческой фигуре, этому природному образованию не хватало одной детали. На расстоянии десяти дюймов ниже одного колена нитеобразные волокна, создававшие ногу, резко поворачивали вспять и внутрь, удваиваясь в объеме. У фигуры не было левой ступни.

Напрашивалось одно объяснение — очевидное, но в охватившем всех возбуждении каждый предлагал свое. Конец всем спорам положил окружной шериф, который, как законный надзиратель над брошенным владением, распорядился корень выкопать, а яму вновь засыпать землей.

Дальнейшее расследование выявило только один важный факт: миссис Хардинг никогда не ездила к родственникам в Айову, и они даже не слышали, чтобы она такое планировала.

О самом Роберте Хардинге и остальных членах семьи ничего не известно. О доме по-прежнему идет плохая слава, а пересаженная лоза стала обычным, вполне благонравным растением, под которым может с удовольствием проводить приятный вечер какая-нибудь нервная особа, слушая, как трещит кузнечик, делясь с миром своими вечными открытиями, а в отдалении козодой оповещает всех, что он думает по этому поводу.

В полумиле от жилья Джо Данфера, на пути от Хаттона к Мексиканскому холму, дорога некоторое время идет по темному оврагу, склоны которого словно хранят некую тайну, которую могут открыть только в свое время. Когда бы я там ни ехал, всегда поглядывал то в одну, то в другую сторону в надежде, что наступило время откровений. Если я не видел ничего особенного — а так всегда и было, — то не расстраивался, потому что понимал: раскрытие тайны откладывается по каким-то важным причинам, знать которые мне не дано. То, что в один прекрасный день я все узнаю, не вызывало у меня никаких сомнений, как не вызывало сомнений существование Джо Данфера, чьи владения разрезал овраг.

Говорили, что когда-то Джо построил хижину в отдаленном уголке низины, но по неизвестной причине забросил ее и возвел нынешний дом-гермафродит (наполовину жилище, наполовину бар) у дороги, на самом конце своей земли, словно хотел показать, как круто он изменил свои намерения.

Джо Данфер, или, как фамильярно называли его соседи, Джо-Виски, был не последней персоной в этих краях: мужчина лет сорока, высокий, с копной спутанных волос, измочаленным лицом, грубыми руками и жилистыми кистями, похожими на связки тюремных ключей. Волосатый и сутулый, он вызывал представление о существе, которое вот-вот набросится на что-то и разорвет в клочья. Помимо пристрастия, благодаря которому он получил свое прозвище, другой характерной особенностью мистера Данфера была его глубокая неприязнь к китайцам. Однажды я видел, как страшно он разозлился, когда один из его пастухов позволил изнемогавшему от жары бродяге-азиату утолить жажду из поилки для лошадей впереди той части дома, где располагался бар. Я осмелился слегка упрекнуть Джо за такое нехристианское поведение, но он только ответил, что в Новом Завете нигде не говорится о китайцах, и отошел, чтобы сорвать остатки злости на своей собаке, чьи родичи также не упоминаются в Священном Писании.

Через несколько дней, застав его одного в баре, я осторожно вернулся к прежней теме, и, к моему облегчению, обычно суровое выражение его лица заметно смягчилось, став, как мне показалось, несколько снисходительным.

— Вы, молодежь с северо-востока, — сказал он, — слишком добренькие для наших мест, вам нас не понять. Люди, не знающие никого из Канака [57] Канака — азиатские поселения в Калифорнии (китайцы, полинезийцы, меланезийцы и др.). , могут позволить себе всякие либеральные идеи относительно китайской иммиграции, но у того, кому приходится бороться за место под солнцем с множеством беспородных азиатов, нет времени на подобные глупости.