Амброз Бирс - Словарь Сатаны (сборник)

Я помнил Дампьера красивым, статным молодым человеком, с научными склонностями, отвращением к работе и поразительным равнодушием к мирским вещам, включая богатство, которое он, однако, в избытке унаследовал, так что мог не думать о хлебе насущном. Особым предметом гордости его семейства, одного из самых старых и аристократичных в округе, было сознание того, что никто из них не торговал, не занимался политикой и вообще никак не выделялся. Моган был несколько сентиментален и тяготел к странным суевериям, что стало причиной изучения им разных видов оккультизма, но здоровая психика предохраняла его от необычных и опасных верований. Он совершал рискованные вылазки в область нереального, не покидая, однако, изведанное и доступное пространство, которое мы с удовольствием называем реальным миром.

Я отправился навестить его в ненастный вечер. Калифорнийская зима была в разгаре — бесконечный дождь поливал пустые улицы, а иногда внезапно налетевший ветер с непостижимой яростью обрушивал его на дома. Извозчик не без труда отыскал нужное место, ближе к океанскому побережью, в малонаселенном пригороде. Довольно некрасивый дом стоял посредине участка, на котором, насколько я мог разглядеть в темноте, не было ни цветов, ни травы. Три или четыре дерева, сгибаясь и стеная под напором ураганного ветра, казалось, пытались вырваться из зловещего плена, чтобы найти местечко получше. Дом был из кирпича, двухэтажный, с угловой башней на этаж выше. Свет горел только в окне башни. Вид этого места заставил меня содрогнуться, чему, наверное, помогла и струйка дождя, пролившаяся за воротник, пока я торопливо шел к дому.

В ответ на мою записку с предложением повидаться Дампьер написал: «Не звони — открой дверь и поднимайся». Так я и поступил. Лестницу слабо освещал единственный газовый рожок на втором этаже. Мне удалось благополучно подняться по лестнице и войти через распахнутую дверь в освещенную квадратную комнату. Дампьер вышел навстречу в халате и тапочках и сердечно приветствовал меня; если я и подумал, что ему стоило бы встретить меня у дверей, то при одном взгляде на него сомнений не осталось: он мне рад.

Дампьер очень изменился. Еще далеко не старик, он уже поседел и ссутулился, был худ и костляв, мертвенно-бледное лицо избороздили глубокие морщины. Неестественно большие глаза горели жутковатым огнем.

Он усадил меня и, предложив сигару, серьезно и искренно заявил, что наша встреча — большая радость для него. Затем мы поговорили о том о сем, и все это время меня не покидало грустное ощущение большой перемены в нем. Должно быть, он это почувствовал, потому что неожиданно сказал с довольно веселой улыбкой:

— Я тебя разочаровал — non sum quails eram [81] Стих из «Од» Горация (4. 1–4) «Я не тот, каким был прежде». .

Не зная, как на это реагировать, я все же выдавил из себя:

— Нет, почему же. Твой латинский так же хорош.

Дампьер опять оживился.

— Нет, — сказал он, — как мертвый язык, он не портится, а становится все лучше. Но имей терпение, подожди: там, куда я собираюсь, язык, возможно, еще превосходнее. Хочешь получить на нем послание?

Пока он говорил, улыбка постепенно гасла на его лице, а когда замолчал, серьезность его взгляда причинила мне боль. И все же я не поддался его настроению и никак не выдал, как глубоко меня потрясло предчувствие им своей скорой смерти.

— Надеюсь, нам еще долго будет служить человеческая речь, — сказал я, — а затем потребность в ее услугах отпадет сама собой.

Дампьер ничего не ответил, я тоже молчал; разговор принял удручающий характер, и мне ничего не приходило в голову, чтобы чем-то его оживить. Неожиданно, когда буря за окном на мгновение стихла и мертвая тишина казалась невероятной в сравнении с предыдущим ревом стихии, я услышал тихое постукивание, шедшее вроде бы со стороны стены за моим креслом. Такой стук могла производить человеческая рука — стук не в дверь, когда просят разрешения войти, а стук-сигнал, извещающий о своем присутствии; я думаю, большинство из нас общались таким способом, хотя не всегда об этом говорили. Я посмотрел на Дампьера. Если в моем взгляде было некоторое изумление, он его не заметил. Похоже, он забыл обо всем и смотрел на стену за моей спиной с таким выражением в глазах, какое я не сумею описать, хотя до сих пор хорошо его помню. Ситуация становилась двусмысленной; я поднялся, чтобы уйти. Казалось, это привело его в чувство.

— Пожалуйста, останься, — попросил Дампьер. — Там никого нет.

Но стук повторился — тихий и настойчивый, как и раньше.

— Извини, — сказал я. — Уже поздно. Можно, я зайду завтра?

Дампьер улыбнулся — немного печально, как мне показалось.

— Очень тактично с твоей стороны, но тебе нет нужды уходить. Эта комната в башне одна, и, кроме нас, здесь никого нет. По крайней мере… — Не закончив предложения, он поднялся и раскрыл окно — единственное в стене, откуда доносился стук. — Смотри.

Толком не понимая, чего от меня ждут, я подошел к окну и выглянул наружу. Стоящий в некотором отдалении уличный фонарь излучал сквозь пелену дождя достаточно света, чтобы я уверился, что «здесь никого нет». Нас окружала только отвесная стена башни.

Дампьер закрыл окно и, жестом указав мне на кресло, сел сам.

То, что произошло, не несло в себе ничего таинственного, дюжина объяснений бы сгодилась (хотя ни одно не пришло мне в голову), однако я находился под странным впечатлением от случившегося — возможно, это было связано с настойчивым желанием друга успокоить меня, что только придавало значительности непонятному стуку. Дампьер доказал, что никого рядом нет, но именно это возбуждало интерес, а он не давал никаких объяснений. Его молчание раздражало и обижало меня.

— Дорогой друг, — сказал я с долей иронии, — я не склонен подвергать сомнению твое право давать у себя убежище всем призракам, которых ты находишь достойными и соответствующими твоим представлениям о друзьях, — это твое личное дело. Но я человек простой, принадлежу этому миру, и призраки не способствуют моему душевному спокойствию и комфорту. Я еду в гостиницу, где меня встретят люди из плоти и крови.

Мой поступок был не очень вежливым, но Дампьер не проявил неудовольствия.

— Пожалуйста, останься, — сказал он. — Я благодарен тебе. То, что ты слышал сегодня, я уже слышал дважды. Теперь я знаю, что это не слуховая галлюцинация. А это много значит для меня — больше, чем ты можешь представить. Закури новую сигару и запасись терпением, я расскажу тебе одну историю.

Ливень теперь перешел в монотонный дождь — ровный и спокойный, лишь изредка, при усиливавшемся ветре, нарушаемый шелестом ветвей. Надвигалась ночь, но сочувствие и любопытство удерживали меня, и я с интересом выслушал монолог друга, не прервав его ни единым словом с начала до конца.