Амброз Бирс - Словарь Сатаны (сборник)

Я сел в постели.

— Ты хочешь сказать, что я уже три недели пассажир этого судна?

— Да, почти так. Сегодня третье июля.

— Я болен?

— Здоров как бык и всегда первым садишься за стол.

— Боже! Здесь что-то кроется. Молю, будь серьезным. Меня не спасли после гибели «Морроу»?

Дойл изменился в лице, подошел ко мне и взял за руку.

— Что ты знаешь о Джанет Харфорд? — холодно спросил он.

— Сначала скажи, что ты знаешь о ней?

Мистер Дойл некоторое время смотрел на меня, как бы прикидывая, что делать, затем снова сел на диван и ответил:

— А как мне не знать? Я познакомился с Джанет Харфорд год назад в Лондоне и собрался на ней жениться. Но ее семья, одна из самых богатых в Девоншире, против нашего брака, и тогда мы бежали. Как раз в тот день, когда мы с тобой ступили на палубу лайнера, она и ее преданная служанка, негритянка, проехали мимо нас к паруснику «Морроу». Джанет отказалась плыть на одном корабле со мной — нам показалось, будет лучше, если она отправится на паруснике, подальше от людских глаз, тем самым уменьшив риск преследования. А теперь я волнуюсь, что чертова поломка может задержать нас настолько, что «Морроу» прибудет в Нью-Йорк раньше и бедняжка не будет знать, куда ей деваться.

Чуть дыша, я лежал на своей койке. Но тема разговора была явно приятна Дойлу, и после короткой паузы он возобновил рассказ:

— Кстати, она всего лишь приемная дочь Харфордов. Ее мать погибла в их поместье, ее сбросила лошадь во время охоты, а обезумевший от горя отец в тот же день покончил с собой. Никто не заявил права на ребенка, и через какое-то время они ее удочерили. Она выросла в убеждении, что приходится им дочерью.

— А что за книгу ты читаешь?

— «Размышления Деннекера». Странная книга. Мне ее дала Джанет, у нее оказались два экземпляра. Хочешь взглянуть?

Он кинул на койку книгу; падая, она раскрылась. На открытой странице мне бросился в глаза абзац: «Каждому дано на какой-то момент выходить из тела; и как струя, стекая, сливается с большей, так и родственные души, пересекаясь, соединяются, в то время как их тела продолжают двигаться своим путем, ничего об этом не зная».

— У нее… своеобразный вкус в литературе, — выдавил я из себя, пытаясь скрыть волнение.

— Да. А теперь, будь добр, объясни, откуда тебе известно ее имя и корабль, на который она села.

— Ты говорил о ней во сне, — ответил я.

Через неделю мы вошли в порт Нью-Йорка. Но о паруснике «Морроу» никто никогда больше не слышал.

Эту историю рассказал покойный Бенсон Фоли из Сан-Франциско:

«Летом 1881 года я познакомился с мужчиной по имени Джеймс Г. Конвей, жителем Франклина в штате Теннесси. Он приехал в Сан-Франциско лечиться, глупец, и привез мне рекомендательное письмо от мистера Лоренса Бартинга. Я знал Бартинга, когда он служил капитаном в армии северян во время Гражданской войны. По ее окончании он поселился во Франклине и со временем стал (у меня есть основания так думать) весьма известным юристом. Бартинг всегда производил на меня впечатление честного и порядочного человека, и выраженные им в письме теплые, дружественные чувства по отношению к мистеру Конвею убедили меня в том, что последний во всех отношениях заслуживает моего доверия и уважения. Однажды за обедом Конвей поведал мне, что у него с Бартингом есть торжественная договоренность: в случае смерти тот, кто уйдет первым, постарается из другого мира связаться с оставшимся; как он это сделает, друзья оставили (на мой взгляд, мудро) на усмотрение усопшего, согласно возможностям, которые предоставят новые обстоятельства.

Через несколько недель после нашей беседы, в которой Конвей рассказал об этой договоренности, я встретил его: он медленно брел по Монтгомери-стрит и, судя по отсутствующему взгляду, был погружен в глубокое раздумье. Он холодно приветствовал меня кивком и прошел мимо, а я остался на улице с протянутой рукой, полный удивления и вполне естественной обиды. На следующий день я встретил его вновь в офисе Палас-отеля и, предчувствуя, что меня ждет опять вчерашнее неприятное приветствие, перехватил его в дверях, тепло поздоровался и прямо потребовал объяснения такому изменению в его поведении. Слегка поколебавшись, он, глядя мне прямо в глаза, искренне произнес:

— Не думаю, мистер Фоли, что могу и дальше рассчитывать на вашу дружбу, так как мистер Бартинг, по-видимому, лишил меня своей — по какой причине, мне неизвестно. Если он еще не известил вас, то, наверное, сделает это в ближайшее время.

— Но мистер Бартинг ничего не писал мне, — возразил я.

— Ничего не писал! — повторил он за мной в изумлении. — Но он сейчас здесь. Я встретил его вчера минут за десять до того, как увидел вас. И поздоровался с вами так же скупо, как и он со мной. Минут пятнадцать назад я встретил его снова, и его поведение было таким же: он просто кивнул и прошел мимо. Я никогда не забуду вашей доброты ко мне. Доброе утро или — лучше сказать — прощайте.

В данном случае поведение мистера Конвея выглядело тактичным и деликатным.

Драматические ситуации и литературные эффекты не годятся для моей цели, поэтому скажу сразу, что мистера Бартинга уже не было на этом свете. Он скончался в Нашвилле за четыре дня до нашего разговора. Зайдя к мистеру Конвею, я сообщил ему о смерти нашего друга и показал письма с извещением о его кончине. Он был настолько потрясен известием, что нельзя было сомневаться в искренности его переживаний.

— Невероятно, — сказал он после некоторого раздумья. — Думаю, я принял за Бартинга другого человека и его холодное приветствие было просто вежливым ответом на мое. Теперь я вспоминаю, что у прохожего не было таких усов, как у Бартинга.

— Конечно, это был другой человек, — согласился я, и больше мы не говорили на эту тему. Но в моем кармане лежала фотография Бартинга, вложенная в письмо его вдовой. Сделана она за неделю до смерти, и на ней он без усов».

Много лет назад на пути из Гонконга в Нью-Йорк я провел неделю в Сан-Франциско. Последний раз я был здесь давно; за это время мои дела на Востоке сложились как нельзя лучше, я разбогател и мог позволить себе посетить родину и повидать друзей юности, которые были еще живы и сохранили ко мне теплые чувства. Самым преданным из них, я надеялся, был Моган Дампьер, старый школьный друг, с ним я некоторое время вел эпизодическую переписку, которая, как это случается, давно заглохла. Вы, возможно, замечали, что нежелание писать просто светские письма связано с дальностью расстояния между вами и вашим корреспондентом. Таков закон.