Амброз Бирс - Словарь Сатаны (сборник)

— Возражаю, — настаивал прокурор.

— Вы не можете этого сделать, — сказал судья. — Должен напомнить, что в противном случае придется на время перевести слушание этого дела в Суд по возражениям с официальным ходатайством и приложением письменных показаний под присягой. Подобное ходатайство, подготовленное вашим предшественником, было отклонено мною еще в первый год этого процесса. Мистер Кларк, приведите заключенного к присяге.

После принесения присяги я сделал свое заявление, после которого последнее преступление, за которое меня судили сейчас, стало казаться банальным пустяком, и судью это так потрясло, что он не стал больше искать смягчающих обстоятельств, а просто повелел присяжным вынести оправдательный приговор, и я покинул стены суда с незапятнанной репутацией. Привожу мой рассказ:

«Я родился в 1856 году в Каламаки (штат Мичиган) у честных и уважаемых родителей, одного из которых Небеса, к счастью, сохранили, чтобы он служил мне утешением в будущем. В 1867 году наша семья перебралась в Калифорнию и поселилась вблизи Ниггер-Хеда, где отец открыл процветающее агентство „Грабителей с большой дороги“. Тогда он был молчаливым, угрюмым человеком, но с течением времени суровость с него спала, и, думаю, только память о печальном событии, приведшем меня на скамью подсудимых, мешает отцу предаться искреннему веселью.

Через четыре года после того, как мы основали агентство, проезжавший мимо священник, которому нечем было заплатить за ночлег, отблагодарил нас проповедью такой силы, что, хвала Богу, все мы обратились к религии. Отец сразу вызвал своего брата, достопочтенного Уильяма Ридли из Стоктона и, когда тот приехал, передал агентство ему, ничего не спросив ни за франшизу, ни за оборудование, куда входили: „винчестер“, обрез и набор масок, сшитых из мешков из-под муки. Наша семья переехала в Гост-Рок и открыла дансинг. Мы назвали его „Шарманка — Приют святых“. Каждый вечер танцы начинались с молитвы. Именно там моя безгрешная мать благодаря неподражаемой грации в танце получила прозвище Брыкающийся Морж.

Осенью 1875 года у меня появилась возможность съездить в Койот — по дороге в Махала, а оттуда вернуться домой в Гост-Рок. В дилижансе было еще четыре пассажира. Мы миновали Ниггер-Хед и проехали еще около трех миль, когда на сцене обозначились новые персонажи, в которых я узнал дядю Уильяма и двух его сыновей. Не найдя ничего в почтовом отделении, они вошли в пассажирский отсек. Я отменно сыграл свою роль, сидя рядом с другими пассажирами с поднятыми руками и позволив отобрать у меня сорок долларов и золотые часы. По моему поведению никто не заподозрил, что я знаю джентльменов, дающих представление. Спустя несколько дней, когда я приехал в Ниггер-Хед и попросил вернуть деньги и часы, дядя и братья стали клясться, что не знают ничего об этом деле, и представили все так, будто это мы с отцом грабили дилижанс, бесчестно нарушив коммерческий договор. Дядя Уильям даже пригрозил отомстить, открыв собственный дансинг в Гост-Роке на противоположной стороне улицы. Так как в „Приюте святых“ дела шли плохо, то я подумал, что такая акция добьет его, а конкурентам принесет прибыль, и сказал дяде, что готов забыть прошлое, если он возьмет меня в долю по секрету от отца. Но это честное предложение он отверг, и тогда я понял, что дяде лучше всего умереть.

Когда мой план полностью созрел, я поделился им с моими дорогими родителями и с радостью получил их одобрение. Отец сказал, что гордится мной, а мать хоть и сказала, что религия не позволяет ей самой принимать участие в убийстве, но прибавила, что будет молиться, чтобы мне повезло. Дабы застраховаться на случай разоблачения, я подал заявление с просьбой о членстве в могущественном ордене „Рыцари убийства“ и в положенный срок стал членом его отделения в Гост-Роке. В день, когда закончился испытательный срок, мне впервые позволили взглянуть на документы ордена и узнать, кто его члены, — ведь все ритуалы посвящения совершались в масках. Вообразите мою радость, когда в списке членов ордена я увидел третьим моего дядю, бывшего вице-канцлером ордена! Об этом я и мечтать не мог — теперь к убийству присоединялись нарушение субординации и предательство. Моя добрая мать сказала бы, что это рука провидения.

Приблизительно в это время случилось нечто, что переполнило и без того полную до краев чашу моей радости, я просто купался в блаженстве. Трех мужчин, не местных, арестовали за ограбление дилижанса в тот раз, когда я потерял деньги и часы. Их привлекли к суду и, несмотря на мои попытки добиться для них освобождения и бросить тень на трех уважаемых и достойных жителей Гост-Рока, осудили на основании несомненных улик. Теперь задуманное мною убийство становилось беспричинным и необоснованным, чего мне и хотелось.

Однажды утром я повесил на плечо „винчестер“ и, дойдя до дома дяди близ Ниггер-Хеда, спросил у тети Мэри, его жены, дома ли он, и прибавил, что пришел его убить. Тетя ответила со своей специфической улыбкой, что многие приходили сюда с такой целью, но потом их отсюда выносили вперед ногами, так что, не в обиду мне будет сказано, она сомневается в успехе моего предприятия. По ее словам, не похоже, что я могу кого-то убить, и, чтобы доказать обратное, я прицелился и ранил китайца, проходившего мимо дома. На это тетя сказала, что знает целые семейства, способные на такие вещи, но Билл Ридли — особая статья. Однако она не скрыла, что дядю я найду по другую сторону речушки в овечьем загоне, и прибавила, что надеется — победит сильнейший.

Тетя Мэри — одна из самых здравомыслящих женщин, которых я знал.

Когда я нашел дядю, тот стоял на коленях и свежевал овцу. Увидев, что у него нет в руках ни ружья, ни пистолета, я не пристрелил его, а, подойдя ближе, тепло поздоровался и что есть силы шарахнул по голове прикладом ружья. У меня хорошая подача, и дядя Уильям свалился на бок, потом перекатился на спину, вытянул руки и задрожал мелкой дрожью. Пока ноги и руки ему не повиновались, я схватил его рабочий нож и перерезал дяде сухожилия. Вы, конечно, знаете: если лишить пациента tendo Achilles [109] Ахиллово сухожилие соединяет мышцы голени и пяточную кость. , он не сможет ходить — это все равно что лишить его ноги. Я разрезал сухожилия на обеих ногах, и когда дядя пришел в себя, он был в моей власти. Оценив ситуацию, дядя сказал:

— Сэмюел, ты взял меня на мушку и потому можешь позволить быть великодушным. Прошу только одного — донеси меня до дома и прикончи рядом с семьей.

Я ответил, что просьба в пределах разумного, и обещал так и сделать, если он позволит положить его в мешок из-под пшеницы; так будет легче нести, и соседи, если их встретим, не станут отпускать разные шуточки. Он со мной согласился, и я принес из амбара мешок. Тот, однако, не подошел по размеру — был слишком коротким и слишком широким; поэтому я согнул изувеченные дядины ноги, прижав колени к груди, и в таком положении запихнул его внутрь, затянув мешок выше головы. Дядя был грузный мужчина, и мне пришлось напрячь все свои силы, чтобы взвалить мешок на спину. Так я, пошатываясь, прошел какое-то расстояние, пока не увидел веревку, которую дети набросили на дубовый сук. Здесь я опустил мешок и уселся на него отдохнуть, а зрелище веревки натолкнуло меня на счастливую мысль. Через двадцать минут дядя, по-прежнему находясь в мешке, свободно раскачивался по воле ветра.