Амброз Бирс - Словарь Сатаны (сборник)

Я снял веревку, один конец туго обмотал у горла мешка, другой — перебросил через сук так, чтобы он не доставал приблизительно пяти футов до земли. Укрепив его также у горловины мешка, я мог с удовлетворением наблюдать, как дядя превратился в большой прекрасный маятник. Должен прибавить, что он не совсем понимал характер происходящих с ним по отношению к внешнему миру перемен, хотя справедливости ради надо признать, что он в любом случае не стал бы тратить время на пустые увещевания.

У дяди Уильяма был баран, известный всей округе драчун. Он всегда пребывал в состоянии хронической ярости. Какое-то глубокое разочарование, идущее из детства, испортило его характер и заставило объявить войну всему миру. Сказать, что он хотел бы забодать нечто достижимое, все равно что не сказать почти ничего: он записал во враги всю вселенную и действовал молниеносно, как летящий снаряд. Дрался он как тысяча чертей и парил над землей, пронзая воздух как птица; он описывал немыслимые параболы, прежде чем спикировать на жертву под нужным углом и сохранить скорость и массу. Его движущая сила, измеряемая в фут-тоннах, была просто невероятной. Люди видели, как он одним ударом в упрямый лоб прикончил четырехлетнего быка. Ни одна каменная стена не выдерживала его натиска, ни одно дерево не было достаточно крепким, чтобы устоять, — баран расщеплял ствол в щепки, а гордую крону затаптывал в грязь. И вот этот суровый и безжалостный зверь, этот настоящий удар молнии, этот монстр преисподней сейчас отдыхал под сенью ближайшего дерева и видел сны о победах и славе. Именно с целью вызвать барана на поле битвы я и подвесил его хозяина на сук.

Закончив приготовления, я слегка качнул импровизированный маятник с дядюшкой и, укрывшись за ближайшей скалой, возвысил голос, издав протяжный, зычный крик, конец которого утонул в донесшихся из мешка необычных звуках, словно их издавала изрыгающая ругательства кошка. Огромный баран тут же вскочил и мгновенно оценил боевую ситуацию. Через несколько мгновений он, топая копытом, уже стоял на расстоянии пятидесяти ярдов от раскачивающегося туда-сюда врага и тем как бы вызывающего на драку. Вдруг я увидел, как зверь, словно под тяжестью огромных рогов, опускает голову ближе к земле; и затем смутная, белая, волнистая полоска барана протянулась горизонтально оттуда до места, расположенного на четыре фута ниже висящего врага. Потом баран резко метнулся вверх, и не успел я перевести глаза, как раздался тяжелый удар, пронзительный крик, и мой бедный дядя взмыл ввысь — выше сука, к которому был привязан. Тут веревка туго натянулась, сдерживая его полет, дернулась, и дядя полетел на другой конец головокружительной дуги. Рухнувший баран — сплошная, неразличимая масса из ног, шерсти и рогов — встряхнулся и, когда его недруг летел обратно, предусмотрительно отошел на некоторое расстояние, мотая головой и роя передними копытами землю. Когда мешок оказался приблизительно там же, где его впервые боднули, зверь замер, склонил голову, словно молясь о победе, и ринулся вперед, став вновь почти невидимым — длинная белая волнистая полоска, резко заостряющаяся на конце. Его путь в этот раз был под прямым углом к предыдущему, а нетерпение столь велико, что он ударил врага прежде, чем тот достиг нижней точки полета. В результате дядя стал раскачиваться по кругу, радиус которого равнялся примерно половине длины веревки, а она была (я забыл сказать) около двадцати футов. Его пронзительные вопли — крещендо по мере приближения и диминуэндо при удалении — говорили больше ушам, чем глазам, о скорости его кругового движения. Очевидно, баран еще не нанес ему удар в жизненно важный орган. Положение в мешке и расстояние до земли вынуждало барана нападать на нижние конечности и ягодицы. Подобно растению, чьи корни погружены в ядовитый состав, мой бедный дядя медленно умирал снизу.

После нанесения второго удара баран не дал себе отдыха. Жар битвы пылал в его сердце, в голову ударило вино победы. Подобно боксеру, который в азарте забывает о мастерстве и безрезультатно ведет ближний бой, разгневанное животное, неуклюже подпрыгивая, пыталось достать летающего врага, когда он проносился над головой; иногда барану удавалось боднуть дядю, но чаще он промахивался из-за излишнего рвения. Однако по мере того, как постепенно первоначальный импульс затихал, круги сокращались, скорость падала и мешок прибивало к земле, тактика барана стала давать лучшие результаты — качество криков улучшилось, чему я был несказанно рад.

Неожиданно, как если б охотничий рожок протрубил отбой, зверь прекратил боевые действия и пошел прочь, задумчиво морща крупный орлиный нос; иногда он останавливался, чтобы пощипать и неспешно прожевать траву. Казалось, он устал, решил зарыть топор войны и заняться мирными делами. Баран неуклонно удалялся от места воинской славы, пока это расстояние не приблизилось к четверти мили. Тогда он остановился и стоял задом к неприятелю, жуя жвачку, и, по-видимому, дремал. Я заметил однако легкий поворот его головы, из чего можно было заключить, что его апатия скорее притворная, чем настоящая.

Тем временем повизгивание дяди Уильяма слабело вместе с движением веревки, и наконец из мешка доносились только долгие тихие стоны и изредка мое имя, произносимое умоляюще, что доставляло исключительное наслаждение моему слуху. Дядя, очевидно, не имел ни малейшего понятия, что с ним происходит, и оттого переживал невыразимый ужас. Когда Смерть приходит в таинственном обличье, она поистине страшна. Понемногу колебания затихли, и наконец мешок с дядей повис неподвижно. Я направился к нему, чтобы нанести coup de grace, но тут несколько последовательных резких ударов потрясли почву, словно началось землетрясение; повернувшись в сторону барана, я увидел, как ко мне стремительно мчится длинный клуб пыли! На расстоянии примерно тридцати ярдов клуб остановился и взмыл в воздух ближайшим концом вверх; сначала мне показалось, что взлетает огромная белая птица. Подъем был таким легким и плавным, что я даже не предполагал, насколько он быстрый, и восхищенно следил за грациозным движением. До сих пор мне кажется, что это был размеренный, неторопливый полет; барана — а это был он — подняла в воздух сила, отличная от обычного отталкивания, и поддерживала на всех последовательных этапах полета с поразительной нежностью и заботой. Я с наслаждением следил за его перемещениями в воздухе — резкий контраст с тем ужасом, какой он внушал на земле. Все выше и выше взмывало благородное животное, голова согнута и прижата почти к коленям, передние ноги откинуты назад, а задние плывут следом за туловищем, как ноги парящей цапли.