Артуро Перес-Реверте - Клуб Дюма, или Тень Ришелье [litres]

— Борис Балкан не сказал мне, что вы специалист по Дюма. Теперь понятно, на чем основана ваша дружба.

— Мы уважаем друг друга. Но я делаю свое дело, не более того. — Репленже, слегка смутившись, опустил голову. — Я просто-напросто трудолюбивый эльзасец, занимаюсь книгами с авторскими пометками, а также автографами. И заметьте, исключительно французских авторов XIX века… Так вот, подумайте, как бы я оценивал то, что попадает в поле моего зрения, если бы не умел с точностью определить, чья это рука и какова история появления рукописи или документа. Надеюсь, вы понимаете…

— Разумеется, понимаю, — ответил Корсо. — Это и отличает профессионала от обычного барахольщика.

Репленже посмотрел на него с благодарностью:

— Сразу видно, что мы с вами люди одной профессии.

— Да, — криво ухмыльнулся Корсо, — древнейшей в мире.

Хозяин лавки расхохотался, что вызвало у него новый приступ удушья. Корсо воспользовался паузой, чтобы снова перевести разговор на дело Маке.

— Расскажите, как они работали, — попросил он.

— Система была сложной. — Репленже взмахнул руками в сторону стола со стульями, словно именно там все и происходило. — Дюма набрасывал план произведения и обсуждал этот план с помощником, которому предстояло отыскать нужные документальные материалы и выстроить сюжетную схему или даже написать первый вариант романа — на белых листах… Потом Дюма все переписывал — на голубых… Работал он обычно утром или вечером и никогда — днем. Сидел в одной рубашке… Не пил ни кофе, ни спиртного — только сельтерскую воду. И почти не курил. Он работал без передышки, а издатели требовали еще и еще… Маке отправлял ему свои заготовки почтой, и Дюма раздражался из-за задержек. — Букинист вытащил из папки листок и положил на стол перед Корсо. — Вот вам пример — записка, посланная во время работы над «Королевой Марго». Как видите, Дюма сетует: «Все идет великолепно, несмотря на те шесть-семь страниц, посвященных политике, с которыми мы должны смириться, чтобы поддержать интерес публики… Если дело не продвигается вперед быстрее, дорогой мой, вина в том Ваша: со вчерашнего дня, с девяти часов, я сижу сложа руки…» — Букинист прервался, наполнил легкие воздухом и показал на «Анжуйское вино»: — Наверняка эти четыре белые страницы, исписанные рукой Маке и с правкой Дюма, мэтр получил с большим опозданием — номер «Сьекль» пора было отправлять в типографию, потому и приходилось довольствоваться малым, делать исправления спешно — прямо поверх чужого текста.

Он сложил все бумаги в папку и поставил ее в шкаф под буквой Д. Корсо успел еще раз глянуть на листок, где Дюма требовал от своего помощника новых материалов. Не только почерк совпадал полностью, но и бумага была идентичной — голубой в тонкую клетку; точно такой же, как в его рукописи «Анжуйского вина». Для записки использовалась половинка листа, так что один край был не таким ровным, как три остальные. Кто знает, может, все листы лежали на столе у писателя вместе, в одной стопке.

— Так кто же на самом деле написал «Трех мушкетеров»?

Репленже старательно запирал шкаф и отозвался не сразу:

— Тут я с ответом затрудняюсь — вы поставили вопрос слишком категорично. Маке был человеком эрудированным, знал историю, много читал… Но таким талантом, как у Дюма, не обладал.

— Думаю, добром между ними не кончилось…

— Ваша правда. Ажаль! Знаете, они ведь даже вместе ездили в Испанию на свадьбу Изабеллы II… Дюма потом напечатал путевые заметки «От Мадрида до Кадиса» в форме писем… Что касается Маке, то какое-то время спустя он обратился в суд и потребовал, чтобы его признали автором восемнадцати романов, подписанных Дюма, но судьи решили, что работа Маке была не более чем подготовительной… Теперь он считается посредственным писателем, который воспользовался славой Дюма, чтобы хорошо заработать. Но некоторые видят в нем несчастную жертву эксплуатации: «негра» на службе у гиганта…

— А вы?

Репленже скользнул взглядом по портрету Дюма, что висел над дверью.

— Я ведь уже сказал вам, что не считаю себя таким серьезным специалистом, как мой друг господин Балкан… Я всего лишь книготорговец, букинист. — Он на мгновение задумался, прикидывая степень взаимозависимости профессии и личных вкусов. — Но хочу обратить ваше внимание вот на что: с 1870 по 1894 год во Франции было продано три миллиона томов и восемь миллионов романов-фельетонов с продолжениями — и везде на обложке стояло имя Александра Дюма. Эти романы писались до Маке, при Маке и после Маке. Наверное, это о чем-то да говорит.

— По крайней мере, о прижизненной славе, — добавил Корсо.

— Тут спорить не о чем. Целых полвека он оставался кумиром Европы. Обе Америки направляли корабли с единственной целью — доставить его романы, которые читали и в Каире, и в Москве, и в Стамбуле, и в Шандернагоре… Дюма взял от жизни все, что мог, выпил до дна чашу наслаждений, популярности… Он умел радоваться жизни, побывал на баррикадах, бился на дуэлях, судился, фрахтовал суда, назначал пенсии из своего кармана, любил, чревоугодничал, танцевал, заработал десять миллионов и промотал двадцать, а умер тихо, во сне, как ребенок. — Репленже кивнул на правку в рукописи Маке. — Ведь это назвать можно по-разному: талант, гений… Но как ни назови, просто так взять и выжать это из себя нельзя и нельзя украсть у других. — Он похлопал себя по груди, совсем как Портос. — Это таится вот здесь. Ни один писатель не знал при жизни такой славы. А Дюма запросто добился всего — словно заключил союз с Господом Богом.

— Да, — отозвался Корсо. — Или с дьяволом.

Корсо пересек улицу и оказался у той книжной лавки, что расположилась напротив. В дверях, под козырьком, на переносных лотках лежали груды книг. Девушка рылась в них, перебирала стопки гравюр и старинных почтовых открыток. Она стояла против света, солнце пряталось у нее за спиной и золотило волосы на макушке и висках. Когда Корсо приблизился, она даже головы не повернула в его сторону.

— Ну а какую бы выбрал ты? — спросила она, в нерешительности держа перед собой две открытки: одну цвета сепии, на которой обнимались Тристан и Изольда, и другую с «Искателем гравюр» Домье.

— Возьми обе, — посоветовал Корсо, наблюдая краешком глаза, как другой покупатель остановился перед лотком и протянул руку к толстой пачке открыток, перетянутых резинкой. У Корсо сработал охотничий рефлекс, и он молниеносным рывком перехватил открытки, можно сказать, почти что вырвал из рук соперника. Потом принялся изучать свои трофеи, слыша над ухом сердитое ворчание незадачливого конкурента. Нашел несколько картинок на наполеоновскую тему: императрица Мария-Луиза, семейство Буонапарте, смерть Императора и последняя победа: польский солдат с копьем и два конных гусара перед Реймсским собором во время кампании 1814 года размахивают знаменами, отнятыми у врага. Чуть поколебавшись, он добавил туда же маршала Нея в парадном мундире и портрет старого Веллингтона, позирующего для Истории. Удачливая старая скотина.