Йон Линдквист - Икс. Место последнее [litres]

Томми выпрямился в кресле, за окном проехал грузовик. Свет проплыл по потолку и отразился в лице человека напротив. К такому Томми не был готов и невольно скривился. Он никогда не видел настолько изуродованного лица, по крайней мере у живого человека. Сильнее всего при таком непрямом освещении бросался в глаза глубокий вырезанный «Х», окруженный ранами поменьше.

– Так вот ты какой, – Томми скорее сказал это сам себе, чем задал вопрос. Он понял, что перед ним не маска, а настоящее лицо Икса.

– Да, – ответил Икс высоким детским голосом. – Вот я какой.

Томми не знал, сколько проспал, который сейчас час. Какое-то время Икс сидел, уперевшись руками в колени, и смотрел на него. Затем приподнялся на стуле и сказал:

– Неудобный стул.

– Это табуретка.

– Неудобная табуретка.

– Хочешь, принесу стул?

– Нет. Я скоро ухожу.

Томми уже неизвестно в который раз пожалел, что рядом нет Хагге. Из-за контраста между внешностью ветерана войны в камере пыток и дружелюбным и искренним тоном Икса было невозможно вычислить его настроение и цели. С другой стороны, как раз от этой встречи Томми хотел уберечь Хагге и Аниту.

Я скоро ухожу.

Значит, он хотя бы не собирается делать из Томми Сванте Форсберга. Может, он будет только говорить , пока Томми не возьмет в руки нож и не сядет в ванну с водой. Он сам удивился, задав вопрос, который явно не был самым важным в этой ситуации:

– Как тебя зовут?

– Не знаю. А это важно?

– Да нет. Просто обычно хочется знать имя собеседника.

– Наверное, у меня было имя. А потом его не стало.

– В кемпере?

– Да.

И вот они уже в темном сердце этой истории. В голосе у Икса не было сожаления, и Томми решил, что в жалости он не нуждается, поэтому спросил прямо:

– Что произошло? В кемпере?

– Они были злые. Очень злые. Было больно. Долго. И я сделал другое место. Чтобы туда уходить. Иногда.

– Ты его сделал ? Как это?

– Не знаю. Было нечего делать. Было больно. И я думал. Очень много. Пока оно не появилось на самом деле.

Икс встал с табуретки, и, сам того не желая, Томми вжался в спинку кресла. Икс на него даже не взглянул, а встал у окна и посмотрел на улицу. В проникающем оттуда свете проступил его профиль. В гостиной Томми стояло чудовище. Чудовище и ребенок.

– Они думали, ты мертв, – сказал Томми, не объясняя, кто такие они .

– Я почти умер. Не знаю. Может, и правда умер. Потом пришел Сигге. Он был добрый. И разрешил мне жить у него.

– В Брункебергском туннеле?

– Да. Тогда Сигге был там. Он заботился обо мне. И я делился с ним. У меня мало чего было. Поле. Песни. Это ему нравилось.

– Этот Сигге. Кто он?

Икс обернулся к Томми, теперь стоя против света, и сказал:

– Люди только так могут сказать.

– То есть?

– Его имя. Очень тяжело говорить. Людям. Я могу. Но я долго тренировался. Оно очень длинное и много чего означает.

Икс достал из кармана старый телефон «Нокия» и посмотрел на экран.

– Скоро надо идти.

Томми посмотрел на телефон, в голове закрутилась цепочка мыслей, но остановилась, когда Икс сделал шаг к нему. Сейчас случится , подумал Томми. Сейчас это так или иначе случится . Желая выиграть время и подготовиться к главному моменту, Томми спросил:

– Зачем ты пришел?

– Хотел тебя увидеть. Ты видел меня. И все, что я делал.

– Хочешь сказать, я твой свидетель ?

– Не понимаю.

– Ты хотел, чтобы кто-то видел и понимал, что ты делаешь, а потом об этом рассказал?

Икс наклонил голову, посмотрел на потолок, и белки его глаз блеснули, словно фонарики в руинах.

– Может, немного, – ответил он. – Совсем немного. Ты должен был увидеть. И написать. Они были злые.

– Кто был злой?

Когда Икс снова посмотрел на телефон, Томми разглядел цифры за диагональной трещиной на экране: 19:55. Икс убрал телефон в карман и сказал:

– Я ухожу. Закрой глаза.

– Ты меня убьешь?

– Нет. Зачем? Ты не злой. Не знаю, добрый ли ты. Но не злой. Закрой глаза.

– Подожди. Последний вопрос. Петер Химмельстранд. Что с ним случилось?

– Я хотел его убить. Потому что он придумал песни. Но он был добрый. Поэтому я разрешил ему пойти со мной.

– Что ты имеешь в виду…

Икс провел сверху вниз похожей на когтистую лапу рукой, которую Томми узнал по фотографиям, и сказал:

– Закрой глаза!

Подчинившись внутренней силе, которая, по ощущениям, исходила из него самого, его веки опустились. Послышался шорох или что-то похожее на краткие помехи в радиоэфире. Томми с усилием открыл глаза и увидел сеть падающих тонких нитей, сияющих над табуреткой, на которой только что сидел Икс. Они упали на голову и тело Томми и опутали его черной паутиной.

Линус проверил время на телефоне. 19:55. Ни он, ни Матти не были одеты по погоде, только в худи из толстой ткани, а оно не особо защищало от ветра, который гулял в поле и ударялся о разрисованные стены Зигзала. Убрав руки в карманы, они прыгали на месте.

Раньше этим вечером Линус сделал уборку в квартире Кассандры и нашел пакетик с пятнадцатью украденными граммами. Пятнадцать из двадцати. Неудивительно, что клиенты так отреагировали. Линус рассказал Матти, что фасовкой занималась Кассандра и ее так накрыло от стыда за содеянное, что она покончила с собой. Рассказал о записке, что это ее выбор, что мир сплошное дерьмо и так далее.

Казалось, Матти по барабану, и это, мягко говоря, разозлило Линуса. Ведь Матти, сам того не зная, толкал плохой товар, и Линус взял на себя ответственность, чтобы разрешить ситуацию максимально гадким способом. Глядя на безразличную рожу Матти, Линусу захотелось дать товарищу по «медвежьему братству» в табло.

Он хотя бы явился через пять минут после того, как Линус отправил ему лишь одно слово: «Зигзал». В Сарае все до одного знали это здание, которое все еще украшали несколько нацистских рисунков, появившихся после того, как смыли главный экспонат.

Дверь в подсобку была открыта, и вместе они расчистили место среди хлама и решили временно спрятать товар в покрывшегося плесенью гимнастического коня, который стоял в углу, похожий на полудохлого пони. Потом надо будет раздать товар новым фасовщикам.

Линус снова посмотрел на часы. 19:57.

– Стремно? – спросил Матти.

– Не, – ответил Линус. – Я прямо как ты, мне просто на все насрать.

– Ты это о чем? Я же здесь, разве нет?

– Конечно, но ты весь в своих мыслях. Тут, типа, самое крупное дело в истории, а ты только… даже не знаю.

– Может, мне поднадоел твой стиль.

Диалог прервал звук автомобильного мотора. Со стороны улицы Парадисвеген приближались два конуса света и отбрасывали увеличенные тени Линуса и Матти на стену Зигзала. Линус сжал недавно купленную плечевую кобуру, в которой лежал пистолет. Он тренировался одним движением выхватывать его и спускать с предохранителя. На случай, если вдруг это понадобится.